С улыбкой она растопила пальцем корочку льда на стекле, а в середине сверкающего ледяного цветка написала большое «Т». Словно человек, раскинувший руки, поднялось оно над ледяными цветами. Да, она не ошиблась, приняв Торстена за хорошего человека. И если раньше она не была уверена, то теперь знала точно: он любит ее.
По улице, на которой жила Рая, проходили вооруженные гитлеровские солдаты в касках, проносились мотоциклы, тарахтели грузовики и легковые машины. Гитлеровцы один за другим оцепливали и обыскивали все дома на улице. Но ее дома, на двери которого висела записка с печатью и подписью военного коменданта города, никто не трогал. Ледяной рисунок на стекле, похожий на фигурку человечка с раскинутыми руками, покрылся молочным туманом, и в голову Раисы робко прокралась мысль о том, что же будет дальше. Что будет, когда Торстен узнает, что раненый все еще находится в ее доме? Выдержит ли его любовь второе испытание? Она просто не могла представить себя на его месте. То, что он не верит в свое дело, она поняла из его разговора с Фундингером, но, может быть, его решение, принятое с приездом мотоциклистов, было все-таки слишком поспешным?
Тень скользнула по лицу Раисы. Опасность еще не миновала. «Как только Фундингер немного оправится, его надо будет спрятать куда-нибудь в другое место», — решила она. Слегка дрожали оконные стекла. Издалека доносились артиллерийские раскаты.
* * *Фундингер лежал в темном погребе на куче соломы и прислушивался к отголоскам недалекого фронта: шуму моторов, лязгу оружия и крикам. Если его здесь найдут, то в первую очередь поплатятся его спасители. Он крепко стиснул зубы и вытянулся во весь рост. Все тело мгновенно покрылось липким потом. Вдруг крышка люка над его головой откинулась. По лестнице проворно спустилась Раиса.
— Ты с ума сошел! Сейчас же ложись!
— Мое обмундирование, — выдавил из себя Фундингер, — где оно? — Здоровая рука, на которую он опирался, заметно дрожала.
Раиса в растерянности остановилась возле него.
— Будь же благоразумным, — проговорила она мягко, — ты же еще не можешь встать…
Фундингер отрицательно покачал головой:
— Я разумнее, чем ты думаешь. Именно поэтому я и хочу отсюда уйти.
— Но куда ты сейчас, да еще среди бела дня?
— Я должен уйти, — упрямо повторял он. — Там я буду подвергаться не большей опасности, чем здесь. А потом… Если меня схватят здесь, вы обе, ты и твоя мать, погибли.
— Сюда никто не придет, товарищ. — Раиса отерла пот с лица раненого, как будто сейчас это было самое важное. Она прекрасно понимала, что его опасения справедливы. Но другого выхода у нее не было, и если все, на что она осмелилась прошлой ночью, не пропало впустую, то он мог и должен был остаться в погребе до вечера.
— Пойми же ты наконец, я не могу взять на себя такую ответственность.
И тут Раисе пришла в голову спасительная мысль.
— Ответственность? Перед кем? — строго спросила она.
— Перед тобой и твоей матерью… да и перед собственной совестью.
— А дело, за которое ты борешься? О нем ты уже не думаешь? Тот, кто борется, не должен терять головы, он обязан соблюдать дисциплину.
Фундингер был слишком измучен, чтобы найти в себе силы иронически ответить на такое поучение.
— Ну, чего же ты хочешь? — спросил он устало. — Ведь здесь я сижу, как в мышеловке.
Тогда она вытащила красную книжечку и торжественно протянула ему.
— Ведь это мой карманный календарик, — удивленно прошептал он. — Как он у тебя оказался?
Она кивнула и показала на подчеркнутые числа, а затем спросила:
— А это что такое?
Фундингер молча посмотрел на девушку, слегка прищурив глаза, потом медленно сказал:
— В нашей группе я был радистом, эти цифры мне нужны для связи со штабом советской дивизии, с майором Ахвледиани. Ты знаешь, что такое код? Разбираешься в этом?
— Нет, но теперь послушай меня внимательно, товарищ Гейнц! — Она села на кучу соломы рядом с ним. — Мне, наверное, не надо тебе объяснять, насколько сейчас нашим товарищам важно установить радиосвязь со штабом Советской Армии. От этого будет гораздо больше пользы, чем от твоего бессмысленного стремления к смерти!
— Ты строишь воздушные замки, — иронически возразил он. — Уж не с помощью ли самовара я выйду на связь со штабом?