— Полагаю, что бой идет где-то справа от нас, — заметил Хахт.
«Важничает», — подумал Тельген. Он с удовольствием возразил бы лейтенанту, но, к сожалению, предположение Хахта оказалось правильным.
Ахвледиаии снял ушанку и взъерошил свои волосы. По сообщениям разведки, в Моринцах противника быть не должно. Но точны ли эти сообщения? Опасность может поджидать в ближайшем лесочке. Уже не раз разрозненные группки противника нападали на машины, следующие за передовыми частями, чтобы захватить их и удрать на них. От этой опасности майор и его люди, правда, были избавлены по той простой причине, что в их распоряжении был не вездеход, а «мерседес». Если бы Ахвледиани был один, он не стал бы мешкать. Но тут…
Через некоторое время стрельба несколько утихла. Стали слышны только короткие автоматные очереди, отдельные выстрелы. Затем наступила тишина.
— Это били советские автоматы, — высказал предположение Тельген.
Майор размашистыми шагами стал спускаться с холма.
— За мной! — приказал он.
Вскоре их заляпанный белой маскировочной краской «мерседес» свернул в ложбину, прорезавшую вытянутый в длину холм. Ахвледиани недоверчиво всматривался в склоны холма.
Ветер мерно раскачивал голые ветви деревьев. Дорога становилась уже. Вот она поползла вверх, потом плавным поворотом стала спускаться вниз. На огромной скорости «мерседес» мчался по долине.
Неожиданно крутые склоны по обеим сторонам отступили назад, и четверо сидящих в машине увидели перед собой на расстоянии не более пятидесяти метров полыхающие снопы огня. Это горели дома.
Водитель резко затормозил.
— Господин майор! — громко закричал Хахт, стараясь перекрыть треск и шипение раздуваемого ветром огня. — Вон тот четвертый от нас дом невредим…
Вдруг затрещали автоматные очереди. Это стреляли советские автоматы. Пули пробили крыло машины.
— Выходи! Ложись!
Тельген, который уже успел открыть левую дверцу, вытолкнул Хахта из машины и бросился рядом с ним в снег. Водитель, падая на него, охнув, схватился за плечо.
— Меня ранило!
Укрывшись за машиной, майор приставил к губам сложенные рупором руки и что есть силы крикнул:
— Нихт шиссен, фердамт нох маль! Них шиссен! Нихт шиссен!
Наступила тишина. Затем чей-то голос спросил:
— Пароль?
— Смерть фашистам! — откликнулся Ахвледиани.
— Какого же черта вы говорите по-немецки?
После того как майор объяснил, в чем дело, всем было приказано выйти из-за машины с поднятыми вверх руками. Им пришлось перешагивать через трупы убитых.
Выяснилось, что село вскоре после освобождения русскими вновь подверглось сильной контратаке немцев.
— Нам удалось отбить атаку всего лишь час назад, — объяснил командир батальона. — Пленные, которых вы ищете, сейчас находятся в Ольшане. Но вам придется немного переждать. Дорога на Ольшану пока еще занята противником.
Ждать, опять ждать…
Это нарушало все планы Ахвледиани. Приказав Тельгену и Хахту позаботиться о том, чтобы водителю сделали перевязку, он решил пройти по деревне.
Перед низеньким домиком с камышовой крышей стояло несколько разбитых грузовиков и обгорелый бронетранспортер. Освещенные пламенем горящих соседних домов, перед входом толпились десятка два советских солдат. Входя в дом, они снимали каски.
«Что бы это могло означать?» — устало подумал Ахвледиани и только теперь почувствовал, как он измотан. Сняв ушанку, он прошел за солдатами через сени в просторную горницу. Там он увидел старика, держащего в руках керосиновую лампу.
Обращаясь к окружившим его солдатам, старик торжественным голосом рассказывал им о каком-то Тарасе Григорьевиче, который родился в этом доме 9 марта 1814 года. r семье Екатерины Акимовны и ее мужа Григория и прожил здесь первые три года своей жизни.
Ахвледиани понял, что речь идет о поэте и художнике Тарасе Григорьевиче Шевченко, родоначальнике украинской литературы. Майор, сразу же позабыв о своей усталости, вспомнил поэму «Гайдамаки», прочитанную им несколько лет назад, и несколько строк из «Завещания». Эти строки сейчас звучали совсем по-современному:
И когда с полей Украйны Кровь врагов постылых Понесет он… вот тогда я Встану из могилы — Подымусь я и достигну Божьего порога, Помошося… А покуда Я не знаю бога. Схороните и вставайте, Цепи разорвите, Злою вражескою кровью Волю окропите. [1]