Автобус ехал десять часов, люди пели песни, на стоянках справляли нужду и пили вино, закусывая яйцами и помидорами. Несколько мужчин, участников поездки, после вина пытались ближе к ночи совратить товарищей по работе женского пола, женщины нервно смеялись, но не давали по моральным соображениям.
Приехали поздно ночью, и все легли на маты в спортзале какой-то школы.
Утром поехали по городу, осмотрели весь набор: башню Гедеминаса, Святые ворота, Таурас…
Обедали в столовой, Приходько удивился чистоте и наличию салфеток и ножей в обычном общепите. Еда тоже была другой: цеппелины – картофельные оладьи с мясом – и сок в маленьких пакетиках с трубочкой.
После обеда было свободное время, и Приходько пошел гулять по центру города.
Ему нравилось все: брусчатка старых улиц и уютных площадей, маленькие кафе и костелы. Все было мило, обжито, и казалось, что здесь нет советской власти, даже призывы к 1 Мая, написанные на другом языке, не раздражали.
Он зашел в одно кафе и присел за стол, где уже сидела девушка. Принесли кофе, и Приходько решил навести межличностные контакты.
Девушка была местной, но говорила по-русски и разговора не избегала.
Приходько сказал, что он из Москвы, студент-филолог, путешествует на каникулах.
За стол привели какого-то мужика за сорок, но Приходько его даже не рассмотрел, был увлечен девушкой и по сторонам не пялился.
Девушка стала спрашивать, как Москва, трудно ли учиться в МГУ.
– Да ничего трудного, – честно отвечал Приходько, – если не учишься, совсем не трудно, пей да гуляй.
Потом девушка спросила:
– А какие поэты в России сейчас на слуху?
Он стал читать ей лекцию, что он интересуется только Серебряным веком, из советских признает лишь Пастернака, Цветаеву и Ахматову. Все это он слышал в поезде, когда ехал в Москву на электричке за колбасой, от мужика, пытавшегося соблазнить пьяную студентку из Ярославля.
Мужик с бородой и в шейном платке поднял на Приходько заинтересованный взгляд, но молчал.
Девушка так взволновалась от слов столичной штучки в индийских джинсах, что даже порозовела и тихо попросила прочесть Ахматову. И вот тут Приходько пришел конец.
Он хотел ей прочесть хотя бы что-то из школьной программы, но вспомнил только вторую строфу из «Белеет парус одинокий», однако решил не портить впечатление о себе и пролил кофе девушке на юбку.
Она убежала в туалет, и мужик спокойно так с легким акцентом сказал ему:
– С девушками надо поаккуратней, молодой человек. Я вижу, вы не большой спец по поэзии. Ну ладно, записывайте. – И стал диктовать «О если б знали, из какого сора…».
Приходько торопливо записал и спросил мужика:
– А эта Ахматова где сейчас?
Мужик, поколебавшись, ответил:
– На небе.
Пришла девушка, ей уже было не до стихов, она забрала свои вещи и убежала.
Поблагодарив мужика за поддержку, Приходько вышел на улицу. Через сотню метров его привлекла надпись на здании – она сообщала, что здесь находится ночной клуб «Дайнава». На дверях висело объявление, что клуб работает с десяти вечера до шести утра, билет стоит два рубля, в меню – салат, сок и бокал вина.
Билеты продавали тут же, в вестибюле.
Стояла очередь. Когда Приходько протянул свои мятые два рубля, дядька сказал с акцентом, что по одному нельзя – или пара, или компания. Приходько отошел.
Подошла компания, две пары, он попросил взять ему билет, они взяли, пожалев пацана, страстно желающего приобщиться к ночной жизни.
Пора было идти на встречу к автобусу. Мама, к удивлению, не запретила ему идти в клуб, даже дала еще полтора рубля на всякий случай, только просила не опаздывать на вокзал к шести утра – автобус возвращался в родной город.
Он поужинал с мамой в школе-гостинице, умылся в туалете, надел белую рубашку, а на плечи набросил свитер, связанный мамой по выкройкам из журнала «Бурда», нелегально распространяемого среди домохозяек.
К 22.00 он стоял возле ночного клуба в полном волнении. В 22.15 двери открылись, и его не пустили, отправили из-за отсутствия галстука. Он оторопел – где взять галстук? Кроме пионерского, он другого не носил. Покрутился, все уже было закрыто, и он опять пошел к дверям попытать счастья.
Швейцар прочел в глазах Приходько страстное желание и выдал галстук, тонкую селедку многоразового использования – галстуки в те времена носили только начальство и гнилая интеллигенция (врачи, учителя и работники культуры, но не все, лишь руководители).
Он вошел в зал. Такого он еще не видел, интерьер ночного клуба его потряс.
На потолке висел зеркальный шар, его освещали прожекторы, по стенам отражались лучи, бегущие по нарисованным морским волнам. Атмосфера казалась космической, окон не было видно, все мерцало.