– Похоже на то? Это так и есть! Ты сама сказала, что для них важно сохранить тайну и не пойти в тюрьму за садизм! Они не оставят живых свидетелей!
– Это очень странно, – опять послышался голос Али. Ленка набросилась на неё:
– Что для тебя странно?
– То, что мы, кажется, не особо боимся смерти. Мы не катаемся по полу, не ломаем ногти об дверь, не воем от ужаса. Я сижу, ты сидишь и куришь, Малявка нам объясняет, что Чингисхан зовёт нас в свою могилу, хоть мы не знаем о том, где она находится. Неужели гриб-мировик, который мы вряд ли ели, внушил нам это предсмертное миролюбие ко всему, включая и саму смерть? Или он его разбудил?
– Наверное, разбудил, – задумчиво почесала Ленка ноготком нос, – Россия – это берлога, в которой спит огромный медведь. А гриб-мировик – это гриб-будильник. Когда его подносят медведю к носу, он просыпается и звереет от миролюбия.
– Ты себя конкретно ассоциируешь с этим страшным медведем? – спросила Аля, – ты его часть?
– Да, я его пасть.
– Не много ли ты на себя берёшь, лётчица ты наша?
– Не более чем вот столько, – сбила Троянская ноготком с сигареты пепел, – я – реалист, а не символист.
Стояла уже глубокая ночь. В окошко светил, выплыв из-за облака, месяц. Гриф над Малявкой опять блестел, из темноты вылепились туманные очертания двух поэток, сидевших на расстоянии вытянутой руки одна от другой. На белом полу появились тени. И Ариане почудилось, что она – самая малюсенькая из трёх и больше всех трусит. Наверное, так казалось ей потому, что две её собеседницы то курили, то раздражённо постукивали ногтями по тренажёрам, а она мало им выдавала своё присутствие. И сказала тогда Малявка:
– Кстати, о миролюбии. Существует поверье, что если вскрыть могилу завоевателя, погубившего больше чем девятьсот девяносто девять тысяч людей, то через три дня начнётся война, какой ещё не было!
– Подтверждалось это хоть раз? – зевая, спросила Ленка.
– Да, один раз. Михаил Герасимов вскрыл гробницу Тимура. Это произошло 18 июня 1941 года.
Алька и Ленка крепко задумались.
– А Тимур – это Тамерлан? – уточнила первая, раздавив каблуком окурок.
– Да. Темирлен.
– Он что, погубил так много народу?
– Он воздвигал огромные пирамиды из черепов. Не менее миллиона людей он погубил точно.
– А Чингисхан?
– Полагаю, больше. Он ведь вначале завоевал Китай.
Опять начались глубокие размышления. Ариану это взбесило.
– Да, так и есть! – крикнула она, ударив по штанге, – теми, кто хочет меня убить, движет миролюбие! Несомненно! Ведь если я разболтаю, где зарыт гроб с телом Чингисхана и кто-нибудь раскопает его могилу, через три дня планета будет разорвана на куски! Каждый здравомыслящий человек, особенно если он нажрался мировика, обязан меня прикончить!
– Зачем? – удивилась Ленка, – ведь ты, по твоим словам, понятия не имеешь, где зарыт гроб Чингисхана!
– Я не смогу это объяснить, потому что гроб, повторяю, сделан из золота! Против золота никакая логика никогда нигде не работала. Это я говорю тебе, как историк.
– Но ты сказала, что это – всего лишь предположение, насчет золота!
– Даже против предположения насчет золота никакая логика никогда нигде не работала. Это я тебе говорю как медик, который сдавал зачёт по физиологии.
– Так что им нужно, я не могу понять? – воскликнула Аля, – золотой гроб или мир?
Малявка перевернулась на другой бок и согнула ноги. Глаза у неё слипались.
– Вот этого я не знаю. Но не исключено, что и то, и то.
– Но ведь это глупость! Вместе с золотым гробом они получат ядерную войну! Зачем тогда золото?
– Против золота никакая логика никогда нигде не работала, – повторила Малявка, закрыв глаза, – а, впрочем, кто знает? Может быть, маринованные маслята им подсказали оригинальный выход из тупика.
С этой неожиданной мыслью, заёрзавшей в голове, Малявка уснула. Ближе к рассвету ей и приснилась шахматная доска.
Глава двадцать третья
Ариана знакомится с удивительным человеком. Их разговор. Конец разговора в корне меняет расположение войск на доске.
Её разбудили в полдень, когда в спортзал заглянуло оттепельное солнце. Проснулась она с трудом. Болотные гномы с красными головами, крепко вцепившиеся в мозги, весьма неохотно разжали пальцы. Когда туман кое-как расползся, Малявка в первую очередь поискала взглядом двух своих подруженций и обнаружила, что они недурно устроились. Найдя толстый кожаный мат, поэтки уснули на нём в обнимку, как горячо помирившиеся любовницы. Странно – Алька была в одном сапоге и даже в одном носке, а Ленка – совсем без обуви, но в колготках. Её ботинки валялись в двух противоположных углах спортзала, будто она бросалась ими в кого-то. Перевернувшись на спину, Ариана увидела над собой Хадижат. Собаки с ней не было. Азиатка казалась очень взволнованной.