"Это самое страшное в твоей жизни", - тогда пообещало Оно.
Ночью раскрываешь глаза. Много витающих тем. Тишина, которую жаль разрывать. Лицо на боку и льющаяся слюна. Где-то далеко звучит музыка. Не для тебя. Но на душе, против всего, славно как-то, тепло, хорошо.
"Самое страшное в жизни – позади? Ты обещал".
Глава 8
- Вы лежите... - посоветовали ей, когда Ульяне больше невмочь было терпеть однообразия, устроенной ею же самой. Она раскрыла глаза и ахнула. Вот он, кто дышал на нее все это время - охранник!
«Дайте-ка мне встать»!
- Тебе нужно лежать, - Аркадий положил руку на ее ключицу и слегка прижал.
- Что со мной? Где я?
- Не знаю. Обострение, обморок... Ты - дома, в квартире.
- А пуля, взрыв..., террор, больница?
- Какой террор? Успокойся... - Взгляд далеко не спокоен.
- Как вы здесь? Дверь заперта. – Спросила она.
"Сейчас будет лгать".
Он потер кончик носа, ответил:
- Вошел. Дверь была не заперта.
- Не правда. И, пожалуйста, отсядьте от меня.
Он не исполнил просьбу. Сидел на месте, глядел. Ульяна отвернула лицо. Он должен был понять… Еще немного и, все же, придется сказать что-то грубое, непомерное и для себя самой.
- Ты не узнаешь меня, Уля? – Спросил он.
Она посмотрела на него. Лицо, как лицо - перекошенное и большое. Все наглое – при нем. И глаза – чрез край изрядно наполненные чем-то. Какая разница?
«Что вам нужно?»
Никогда так близко Ульяна еще не видела его. Можно было рассмотреть черные, вкрапленные в кожу точки на носу, бесцветную родинку у лба. Две длинных параллельных морщины врезанные, словно вспугнутые пеной моря, иногда вскипали, поднимались. Полет чайки. На переносице - небольшая вмятинка. Внизу – аккуратные, почти женские, выпуклые края губ.
"Что я должна узнать?"
Он глядел, не отводя глаз. Приятного мало.
ОСЧ ворочалось, пытаясь защититься, спрятаться куда-нибудь. Ему ведь тоже не было удобно. Жарко!
«Ах, как хочется встать, выйти, принять душ... Но этот…»
В запахе дыхания его – кисловатость.
«Накормила».
Или он еще чего-то перехватил? Глаза, строгие, умные, готовые ко всему. Стоило только сказать что-нибудь эдакое, несовместимое с ожидаемым, и они, наверное, согласились бы.
Вся большеватость, серьезность, напряжение его, неудобства медленно скатились бы к ее ногам, рассыпаясь детскими блестками – искусственными жемчужинами.
«Зачем»? Зачем мне это? Что ты хочешь от меня?»
Его искренний взгляд…. Ей не хотелось разочаровывать его…
«Да в чем дело, черт? Что?»
Рука ее поднялась и уперлась в грудь мужчины, отталкивая его.
- Будьте, пожалуйста, в сторонке.
Он подался назад, но голова его, курьезно секунду висела на месте, как подвешенная.
- Не узнала. - Голос захлебнулся. Он убрал свое вопрошание.
Она видела, как жалко зашамкали его губы, и лицо налилось досадой или нет, - чем-то не разделенным, что ли?
- Вы сказали, что будете наведывать меня и без всяких этих…
- Да. - Мужчина провел рукой по волосам. Перхотинка, крутясь, полетела ей в лицо. Фигура его сместилась. Кровать скрипнула, освобождаясь.
«Господи! – Вертелось Ульяне, - Я лежу, а надо мной – чужой мужик!»
Он поднялся, отвернулся, замер на секунду, сопоставляя в себе что-то, она придержала дыхание.
Она видела его лицо с боку. Губы его шевельнула какая-то крайняя непонятная мысль и перечеркнула красивое лицо его до неузнаваемости.
- Не волнуйтесь, Уля. – Говорил он, подавленно.
Она анализировала поведение.
- Я не доставлю вам неудобств. – Сказал он и повернулся к ней. – Да я открыл дверь своим ключом и пришел на крик.
- Ну, так вот, - правда, же! - Ульяна бодро приподнялась в кровати и приклеила тыльную сторону руки к своему взмокшему лбу, прикрываясь заодно. - Зачем же врать?
- Да. Зачем? – Согласился он.
Помолчал и сказал:
- Что же происходит с тобой? Что с тобой вытворяют?
Она видела, что с глазами его что-то происходит.
Связка ключей грохнулась перед ней, на стоявшую тумбочку.
У Ульяны рефлексивно сжалось все внутри.
Она наблюдала, как он менялся в лице от просветленного до свинцово-серого и обратно. Это было в едва заметных полутонах и…
- Ну, так что? Уйти мне, что ли? - Предложил он.
У Ульяны дух перехватило, перед тем, как сказать естественное «да». Но только он не послушает. Ее плечи подернулись и поволоклись кверху непроизвольно так, что ей стало страшно за себя, за свою ответственность в словах.
«Ведь он не послушает меня!»
- Останьтесь, - ответила она. И громогласно – в себя: «сколько же в тебе гнусности, низости, преступной трусости! Во всем виновата только я, я, я!»