Сержант замолчал.
Кто-то сказал:
- Верно, Мак, излагаешь.
Оратор продолжил:
- Может быть, когда - нибудь какому - нибудь варварскому народу, люди оставят всю землю целиком под догорающим Гигантом умирающего солнца, «священному» народу, который жаждал больше всех собрать ее, не считаясь ни с кем, попирая законы. Оставит ее всю. Всю - целиком. Хочется видеть, как Она, задыхающаяся в своем пылу, догорит дотла? Никакая земля, ближняя - дальняя, не стоит жизней, разнообразия ее, живущего населения, если эта земля удерживает одномоментно думающих. Хождения вокруг границ – это повод избавить человека от человека...
Сержант замолчал.
- Эх, жжет!
- Профессора тоже воюют, видишь! – Пошутил кто-то.
Посмеялись.
Я молчал. Что говорить? До Оранжевой революции в наших краях жили отлично, - в достатке, родители детям помогали, даже путешествовали. Кто хо-тел, мог заработать и за границей.
Но вот пришла смута, оттуда все и беды. Что говорить?
Я согрелся. Мне странно уютно стало в среде этих вымученных грязных во-яков. И какое зло меня брало минуту назад, я уже и не помнил. Выйти отсюда по добру – вот цель. А там завалиться на какой-нибудь квартире, отоспаться... Глаза запирались под тяжестью век в наркотической атмосфере.
- Зачем эта война? - слышал я, дремая.
- Сами без призора, и других туда тянут.
- Кто тебя тянет?
- Ох, ребята, послушаешь - мужики мужиками. А война: кому война, кому – мать родная, не ясно, что ли?
- Ты сам откуда?
- Забайкалье.
- Ого!
- Батя военный. Сюда перевели с семьей.
- С какого года?
- Восмидесятых.
- У меня мать тоже русская, отец с Винницы, дед с Донбаса.
- Так ты за дедову землю воюешь?
- Вроде.
- Кино…
- Америка руки потирает.
- Да если б не она, нам бы пиз...
- Погрузить всех в дерьмо с Конституциями всеми, и трупы в рот за правду, за их писанные законы, вот тогда…
- Они умеют жить по - другому, а наши через х... И все-равно же по-ихнему жить будем. Вот, что чудно. Только для этого сначала нужно тысячи положить на своей же земле, а потом от рваного сердца, от чистой души извиняться да романы писать.
- А тот спит, что ли? - кто-то интересовался на мой счет.
Я слышал все и параллельно видел десятый сон. Еще минутка, думалось мне, и я проснусь, буду бодр.
- Пусть себе спит, тебе что?
- Заноза.
- Приспал командир трутня, точно матка.
Посмеялись.
- Да, не рыготите вы!
Скоро восстановилась тишина. Так, наверное, час прошел.
Все дремало, изредка шевелилось.
Я чувствовал, как по моему носу повеялось взявшейся откуда-то струйкой сквознячка, потом исчезло.
Вообразил, что вот-вот задышится свежестью вдруг, заговорит тишина другими, скрытыми инструментами, словами, и нужно быть готовым к этому и должно будет уметь контролировать. Но голова думала, а в действительности я бродил в моем тридесятом сне, и бесславно терялся в его лабиринтах.
Мне вспомнился берег черного моря, когда мы родительской семьей, я еще, будучи школьником, ездили на отдых. Перед глазами маячили полосующие горизонт чайки и катера. Спешащие судна, один за другим, едва не сталкиваясь… мне, завидно было наблюдать за людьми, которые в них. А чайки страшно ругались между собой, почти по-вороньи крича.
Вспоминал и другое, - путешествие по России, как за столбами железной дороги вниз бросалась прозрачная тайна глубины байкальского озера. Сказочные избушки и бескрайние, удивительные раздолы полукруглых наделов полей.
Припомнилось мне и путешествие по Яремче, меж горами у берегов Прута. Мы там с тобой, Уля, бывали.
В одну секунду, кажется, я увидел это, услышал, как поразительно безупречно тихо, мирно висит атмосфера. Забытое затишье юной души…
И вдруг на меня что-то упало, как-будто шкаф свалился. В миг захрустели кости, хрящи, все во мне. Я ощутил, как тяжелая чужая сухая ладонь смертельно сжала мне рот. Другая рука жесткими клешнями выпрашивало что-то на моей шее, и найдя кость глотки,тут же сдавила ее мертвой хваткой.
Я увидел перед собой крупное черное лицо полное решимости. Черт его я не разглядел, но эти глаза… Это был тот, кто блескал на меня тогда ими то время... Он был силен, чертовски силен. И все же, навалившись на меня всем телом, сопя в ухо мне, я мог предположить, что мощи у напавшего надолго не хватит. И он знал это и боролся за мою смерть, мое бессознание. Ему нужно было выбить меня из себя хоть на короткое время, чтобы потом до-вершить начатое.
Откуда, что взялось - из моей груди вырывался сдавленный крик.
Далее - скачок сержанта, глухой удар и - обмякшее тело, отвалилось от ме-ня в сторону.
- Вова, с ума сошел?!
- Что там?
- Тезка тезку давил.
- Задушил?
- Почти.
Раздался шум поднимающихся с мест пленников.
Окончательно пришел я в себя, сидящим на полу с перевязанными впереди руками веревкой, и смрадным кляпом во рту. Поерзал, ощущая, как в нескольких местах ломит тело.
"Вот поспал, так поспал!"
- Сиди, не ворочайся, если жить хочешь, хоть в таком виде....- который раз предупредил сержант и объяснил:
- Пришли граждане к такому выводу, - связать вас обоих, кляп в рот вставить, чтобы никому обидно не было ни за слова, ни за поступки. Станешь рыпаться – сведем вместе. Вова наш на минах семью потерял, так что твоя башка ему в радость. Отдыхайте, ребята, там - разберемся.
Я впервые разглядел лицо сержанта. Оно противоречило его голосу, рассуждениям. Неблагородные, крупные черты, заодно перемежавшиеся с какими-то мелкими, за которыми нужно было погоняться, чтобы понять, что неприятного, отталкивающего должно быть во внешности. Короткий вздернутый битый нос, меркурианские глаза, стрижка вычурная, взмытый хохолок. Рассеченный весомый округлый женский подбородок с ямочкой.
И, тем не менее, в этом человеке явно виделось образование, способность силлогизировать, и мне на ум пришла внешность Сократа, которую я помнил по школьной статуэтке.
Каков бы ни был этот человек, он спас мне жизнь, и, следовательно, в нем было что-то правильное. Как обещал он мне ранее, он заступится за меня. Сдержал слово.
Запястья терла веревка, а сентименты на счет Сократа развеивались, когда передо мной блеснул длинным лезвием стилет, и лег аккурат острием под мой подбородок.
"Все! - Подумал я. - Вот он - конец".
- Отдыхай! – Повторил лейтенант, дохнув на меня брыдким дыханием, утапливая в темноту свое лицо и временно убирая от меня свой нож.
Я сглотнул слюну, и тряпка кисло захлюпала в моем рту.