Ульяна часто, по несколько раз в неделю, заходила в мужнин кабинет, открывала «буратино – ключом» шкаф письменного стола и смотрела на веер корешков вырванных из дневника страниц. Божок жилища.
Один - тот, кто нес на себе явные свидетельства когда-то подлинной жизни, скрываемой теперь. В исчезнувших страницах весьма нежелательные тайны, смысл которых хотелось бы угадать. Потому она так долго изучала вершки оторванных листков, строила теории, с каким настроением могли бы быть вырваны эти страницы мужем.
Корешков пять. Количество их точно определяется по взлохмоченным полоскам, оставленных стрелкой срывания.
Еще: от этих немощей так же пытались избавиться. Поддевали ногтем, вытягивали полоски клея. Это мог делать как мужчина, так и женщина. Вот один корешок подрезан наискось, срез маникюрными ножницами.
- Зачем вырваны эти страницы? - спрашивала Ульяна мужа, показывая тетрадь.
- Эти страницы вырвала ты, - под гнетом он признался.
- Я?
- Ты не помнишь, дорогая, многого...
- И что?
- Это пройдет.
- Это "пройдет" никак не проходит! Мне нужно знать, мне нужно объяснять, что и как. Как идут события, как шли... Иначе, я чувствую себя , не так,не правильно, не в себе… Зачем мне нужно было рвать это, скажи?
Руслан захватывал ее в теплые свои объятия, окутывал, дышал молочнотепло.
- Рано, еще рано, еще немного рано, потерпи, узнаешь. Сама прояснишь. Послеоперационная травма требует спокойной психической жизни.
- Психической? Значит, повод переживать есть?
- Интриганка. Есть повод готовиться к наилучшему. Все вернется на круги своя, понимаешь?
Она смотрела на него, как на чужого человека. И все же...
Ульяна видела его обворожительные глаза, нехотя поддавалась магической нежности. Убаюкивающее обещание действовало.
ОСЧ наставляло: вздохни глубоко, порви лживые объятия.
Ульяна вздыхала, муж чуть ослаблял руки в такт ей, выставлял указательный палец вверх, делал строгим смешное лицо. И вопросы все как-то крутящиеся в губах таяли. А за сим все уходило, утихало, уминалось.
Почему она ехала одна в машине?
Какой марки?
Почему Руслан, называя "Опель", в следующий раз осекся, говоря об отечественном проме? Разве мужчины могут так ошибаться?
Почему не дают встретиться с мамой? Жива ли она, где?
Муж ни разу не показывал фотографии родных, а тех, которых он показывал... Даже если бы она поверила, что это были ее родственники, будучи схожими чем-то на нее, она не могла согласиться, признать... Не могла как-то душой. Как так это может быть?
Подставные? Может быть, настоящие лица, имена вредны для мозга? Это понятно было б.
Вежливые знакомые, раньше часто посещающие их квартиру, кто они? Пристально заглядывающие в глаза, крутящиеся навязчиво рядом. Кто? Все как на одно лицо - вычищены, вылизаны. Гладкие подбородки мужчин, и женщины, пахнущие одним и тем же запахом.
Страницы... Словно с тонущего корабля, предательски вырванные кем-то из судового журнала капитана, утопающего баркаса памяти.
Не нужно было никаких измышлений, если бы эти листки сидели на месте. Сколько отдать за крохотную грудку бумаги тех святых оборванных тайн? Сколько вам надо? А как много им самим, этим листкам, хотелось рассказать о себе.
Ульяна теребила артефакты в руках. Перебирала, всматривалась. Разглядеть хоть бы строчку. Страницы снились и даже читались, но, проснувшись, она не помнила ничего.
Руся знает, как часто она пытает этот истерзанный дневник, и вопросы...
Почему же он не выбросил, не спрятал, не уничтожил его до сих пор? К чему разрешено существование корешков секретного чтива? Разве не стало бы проще оттого, что однажды она потеряла бы их из виду навсегда, не елозила ими ни в памяти, ни воображении, ни ощущениях?
Ведь по правилам надо вывести вредоносные факты за пределы восприятия.
Или кто-то, или что-то играет с ней? А она? Позволяет делать это?
"Да, идея за идеей все чудесней!"
Тетрадь - назад в шкафчик под определенным углом, радиально (так любит педантичный муж). Закрыла, щелкнула ключом.
«Вот завести мне свой новейший дневник. Расписать в нем странные чувства, кудряво, кинофантастично, а потом подбросить Русе в ящик, как бы ненароком, случайно, в соседство старой калеки.
И что дальше? Слушать сбивчивые вопросы».
"А что? Скажу, сочиняю. И все чувства - чувства героини! На - ко, вот, теперь и ты развинти!"
- Все хорошо, все нормально, кроме присутствия какого-то неидентичного чувства. - Произнесла вслух Уля, прислушиваясь к слову "неидентичного", повторила его еще раз.