- Садись!
Хорожечков покорно втиснулся в ближайший стул.
Заведующий поднялся, освобождая фыркнувшее кресло. Такое дорогое кресло! Принялся ходить по кабинету.
- Кто тебя надоумил? Ты работал над чем? – Боровщиков остановился за спиной аспиранта. Хорожечков чувствовал, как медленно сверлят меркантильно-свиные глаза профессора сзади, освобожденные от стекол черно-аспидные буравчики.
- Субархноидальное пространство с образованием сгустков. Так? Так. Какого тебя понесло на припадки? Ты психиатр?
Лицо Хорожечкова приобрело пятнистый вид. Жаль, что Боровщиков, наверное, этого не видел. Сейчас время стараться видоизмениться в угоду профессору, когда тот вновь посмотрит в лицо.
Только этим мог угодить ему сейчас. Ничем больше… Противоречащих фраз … думать нельзя.
А в голове навязчивое: « Отвечать один я никак не могу. Да-с. Если что – всех на дно, к чертям! Всех собак соберу... В том числе и тебя, уважаемый, как руководителя, шеф».
- Я даже и думать не мог, что ты так развернулся, Хороженчиков. – Профессор вернулся к креслу и, поймав расплывшийся взгляд аспиранта, мистифицированно улыбнулся чему-то.
Хорожечков молчал. Перед глазами летала черно-белая галка.
- Лечение, наблюдения, понятно. К каким … - Проглатывал слова, и все же смягчал тон, говорил заведующий. – Эксперименты зачем? Да еще имя мое приплел…
Хорожечков молчал. Что делать? Держать удары можно вечно, конечно, но выдержит ли сам профессор?
«Я же говорил – отвечать один не стану. Знаешь ли?» – Читал он заклятия про себя.
Заведующий прошел два раза мимо стола так, что задел его, и тот пошатнулся те же ровно два раза.
- Значит, дорогой. – Профессор постучал серым свинцовым ногтем по перекладине близстоящего стула.
- Любой компромат - вон. Это не игрушки… Этот военный откуда взялся? Извольте отвечать.
- Ну, он…
Боровщиков не терпел:
- Ладно. Говорить на эту тему... Переписать рецессии, историю, все, что от тебя исходило. И никаких интервью. Следователю скажешь то, как тебя учили. Все. Будь добр. - Ткнул еще раз в папку пальцем.
- От «А» до «Я», и даже краем никого и ни во что ...
Профессор прошел к окну, посторонил гардину. Слышно было тяжелое шумное его дыхание. Он взволнован. Работа такая.
Хорожечков опустошенно смотрел главному в спину.
Помолчали.
- Как же ты ее держал все это время? В неведении? Препаратами? Черт тебя.., псих ты, что ли? – Боровщиков сказал приглушенно, сдавленно,почти не слышно и не ждал ответа.
Чуть развернул голову к аспиранту, будто сверяясь тут ли он.
- Я хотел связать… - начал было Хорожечков.
- Психиатрию с травматологией, ты хотел связать? Знаешь, кто показания дает? Она и дает. И мы тут всеми силами, как бы не хотели, не сможем помочь. Что она уже наговорила на эту минуту?
«Я вас всех собак…» - Думал Хорожечков.
Из кармана профессора зазвонил телефон. Рука профессора взявшаяся было идти ко лбу, дрогнула, упала вниз. Он не брал трубку. Озабоченно глядел в окно. Осень мелкими штрихами рисовало сюрреалистическую природу. Телефон замолк. Тогда тот развернулся и прошел к столу.
- Да-с… Халатность так сказать.
Отбеленной словно перекисью рукой, Боровщиков вынул телефон из кармана, посмотрел, сунул обратно.
- Так-с. - Сказал он, - говорить пустое. Пиши, приходи. Завтра шестьдесят листов, как шерсть на псе - здесь!
Кресло " Лочестер" вспенилось ( хорошее, дорогое кресло!) под массой профессора, когда тот закинул туда свою тушу.
Хорожечков слышал, как - будто «Лочестер» сказал ему:
«Не волнуйся: круговой порукой вытащим. Только ты – делай то, что говорят».