В наших странах, как считает Мария, люди очень по-особенному относятся к детям, родителям, семейным и родственным отношениям, к браку, хотя в Чили разводы разрешили совсем недавно, поэтому очень многие чилийцы официально не регистрировали свои отношения, а просто жили вместе, растили детей. При этом оба наших народа одинаково небрежно относятся к пунктуальности. Большинство россиян, как и большинство чилийцев, опаздывают всегда и всюду.
— Мне кажется, понятие «завтра» у нас и у вас легко трансформируется в понятие «когда-нибудь», — делится своими наблюдениями Мария. И я не могу с ней не согласиться.
А еще чилийцы и россияне, по мнению Марии, одинаково не умеют отказывать, если их о чем-то сильно просят. Именно поэтому в наших странах нельзя быть уверенным ни в чем. И не потому, что россияне и чилийцы плохие люди. Просто никто не хочет обидеть собеседника отказом. Разница лишь в том, что чилиец может легко пообещать и так же легко забыть про свое обещание, и не станет особо мучиться, просто извинится и всё, а вот россиянин обязательно изведет себя муками совести, а потом все равно не выполнит своего обещания. И извиняться точно не станет…
— Есть у нас какие-то привычки, которые показались вам совсем странными? — интересуюсь я.
Мария несколько секунд хмурит лоб, а потом опять начинает улыбаться.
— Пожалуй, самой удивительной мне показалась ваша привычка снимать обувь. Понимаете, когда люди заходят в квартиры… И не только в чужие, но и в свои тоже. Это очень странно. Поначалу я даже вздрагивала, когда все начинали снимать обувь в прихожей, а потом поняла, что эта традиция связана с очень плохой погодой. Да?
— В общем, да, — киваю я.
— В вашей стране почти всегда холодно, часто идут дожди, много снега, много грязи, мало тротуаров, плохие дороги. А грязь для вашей домохозяйки — это почти катастрофа. Ей пришлось бы мыть полы в своей квартире постоянно. В нашей стране уличную обувь снимать не принято, когда приходят в гости, еще и потому, что очень многие семьи могут себе позволить нанять помощницу. Наны, женщины, помогающие поддерживать чистоту в доме и готовить еду, явление у нас очень распространенное. И это не показатель высоких доходов.
Еще мне сильно любопытно, как отличаются люди, родившиеся на берегу океана, от нас, сухопутных крыс, которым в радость любая мелкая речушка с глинистыми берегами и маленькое озеро в камышах. Судя по Марии, разница между нами огромная. Мария категорически другая. Она не похожа на вялых сибирских девушек. И даже когда она молчит, в ней, как мне кажется, бушует энергия океана.
— В моем понимании, Вальпараисо — это почти рай. Как можно было оттуда уехать? — искренне удивляюсь я. — Круглый год тепло, можно купаться, загорать. Я бы с удовольствием в Тихом океане поплавал. Хотя бы раз в жизни…
— Порке парадизо? Но! Но! — отрицательно мотает головой Хесус.
— Вальпараисо — это совсем не рай, — приходит на помощь мужу Мария. — В нашем океане трудно плавать. Очень сильное течение, круглый год холодная вода. В районе Вальпараисо вода никогда не бывает теплее семнадцати градусов. Плавают только самые отчаянные. А загорают на пляжах только туристы. Мы в детстве любили играть в футбол на песке и устраивали на пляжах пикники…
Симферополь встречает нас замусоренными обочинами. Хесус и Мария не хотят задерживаться в столице Крыма даже на ночевку, и я с ними согласен. На мой взгляд, в городе, построенном в голой степи, делать категорически нечего. В Симферополе от одного только списка официально признанных достопримечательностей нормальному человеку становится тошно. От списка веет такой зеленой тоской, что сам начинаешь зеленеть. Мечеть, собор, монастырь, собор, этнографический музей, опять собор, парк, еще один музей, театр, а потом снова собор. Полное безумие.
— Скажи, ты часто вспоминаешь свой родной город? — неожиданно интересуется Мария.
Вспоминаю ли я свой родной Обск? Разумеется. Он настолько уродлив, что забыть его практически невозможно. А как приятно туда прилетать зимой — это вообще отдельная тема. Сначала самолет делает долгий полукруг над нефтяными факелами и серыми промышленными зонами, размазанными по степным кочкам на несколько сотен квадратных километров, а потом вдруг в одно мгновенье погружается в жутковатое полудикое пространство, в бесконечную снежную белизну. И на километры вокруг только темнота и холод. И лишь совсем вдалеке, если постараться, можно разглядеть прямоугольный железобетонный силуэт аэровокзала, на крыше которого круглосуточно горит короткое емкое слово из четырех покосившийся букв: «ОБСК».