Дверь распахнулась под напором его рук, как от взрыва. Ноги сами несли его наверх, а перила винтовой лестницы, будто длинные полированные змеи, извивались в его цепких руках. Сначала он, разъяренный, спотыкался, но потом набрал скорость, и, если бы перед ним внезапно выросла стена, он не отступил бы, пока не разодрал бы о нее пальцы в кровь.
Он чувствовал себя, как мышь, очутившаяся в колоколе. Колокол гремит, и от его грохота некуда спрятаться. Это сравнение захватило его, как бы связало пуповиной с раздавшимися сверху звуками, которые были все ближе, ближе.
— Ну подожди! — закричал Гриппин. — В моем доме не может быть никаких звуков! Вот уже две недели! Я так решил!
Он ворвался на чердак.
Облегченно вздохнул, потом истерично рассмеялся.
Капли дождя падали из крошечного отверстия на крыше в высокую вазу для цветов, усиливающую звук, как резонатор. Одним ударом он превратил вазу в груду осколков.
У себя в комнате он надел старую рубашку и потертые брюки и довольно улыбнулся. Музыка смолкла. Дырка заделана. Ваза разбита. В доме снова воцарилась тишина. О, тишина бывает самых разных оттенков.
Есть тишина летних ночей. Строго говоря, это не тишина, а наслоение арий насекомых, скрип лампочек в уличных фонарях, шелеста листьев. Такая тишина делает слушателя вялым и расслабленным. Нет, это не тишина! А вот зимняя тишина — гробовое безмолвие. Но она преходяща, готова исчезнуть по первому знаку весны. И потом — она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет позвякивать ветки деревьев и эхом разносит дыхание или слово, сказанное глубокой ночью. Нет. об этой тишине тоже не стоит говорить!
Есть и другие виды тишины. Например, молчание между двумя влюбленными, когда слова уже не нужны… Щеки его покраснели, и он закрыл глаза. Это наиболее приятный вид тишины, правда тоже не совсем полный, потому что женщины всегда все портят: просят прижаться посильнее или наоборот, не давить так сильно. Он улыбнулся. Но с Алисой Джейн этого не будет. Он уже это пробовал. Все было прекрасно.
Шепот. Слабый шепот.
Да, о тишине… Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть хрустального позвякивания мороза или электрическою жужжания насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать, как кровь пульсирует в твоем теле.
Шепот.
Он покачал головой:
— Нет и не может быть никакого шепота в моем доме!
Пот выступил на его лице, челюсть опустилась, глаза напряглись.
Снова шепот.
— Говорю тебе, я женюсь, — вяло произнес он.
— Ты лжешь, — ответил шепот.
Его голова опустилась, подбородок упал на грудь.
— Ее зовут Алиса Джейн, — невнятно произнес он пересохшими губами. Один его глаз часто-часто замигал, как будто подавая сигналы невидимому гостю — Ты не можешь меня заставить перестать любить ее. Я люблю ее.
Шепот.
Ничего не видя перед собой, он сделал шаг вперед и почувствовал струю теплого воздуха у ног. Воздух выходил из решетки вентилятора.
Шепот. Так вот откуда шепот.
Когда он шел в столовую, в дверь постучали.
Он замер.
— Кто там?
— Мистер Гриппин?
— Да, я.
— Откройте, пожалуйста.
— А кто вы?
— Полиция, — ответил все тот же голос.
— Что вам нужно? Не мешайте мне ужинать!
— Нам нужно поговорить с вами. Звонили ваши соседи. Говорят, они уже недели две не видят ваших родственников, а сегодня слышали какие-то крики.
— Уверяю вас, все в порядке, — он попробовал рассмеяться.
— В таком случае, — продолжал голос с улицы, — мы убедимся в этом и уйдем. Пожалуйста, откройте.
— Мне очень жаль, — не соглашался Гриппин, — но я устал и очень голоден. Приходите завтра. Тогда я поговорю с вами, если хотите.
— Мы вынуждены настаивать, мистер Гриппин. Открывайте!
Они начали стучать в дверь. Не говоря ни слова, Гриппин отправился в столовую. Там он уселся на свободный стул и заговорил, сначала медленно, потом все быстрее.
— Шпики у дверей. Ты поговоришь с ними, тетя Роза. Ты скажешь им, что у нас все в порядке, чтобы они убирались. А вы все ешьте и улыбайтесь, тогда они сразу уйдут. Ты ведь поговоришь с ними, правда, тетя Роза? А теперь я что-то должен сказать вам.
Неожиданно несколько горячих слез упало из его глаз. Он внимательно смотрел, как они расплываются, впитываясь в скатерть.
— Я не знаю женщину по имени Джейн Беллард. Я никогда не знал ее. Я говорил, что люблю ее и хочу на ней жениться, только чтобы заставить вас улыбаться. Да-да, только поэтому. Я никогда не собирался заводить себе женщину и, уверяю вас, никогда не завел бы Передайте мне, пожалуйста, кусочек хлеба, тетя Роза.
Входная дверь затрещала и распахнулась. Послышался тяжелый топот. Несколько полицейских вбежали в столовую и замерли в нерешительности.
Возглавлявший их инспектор поспешно снял шляпу.
— О, прошу прощения, — начал извиняться он. — Мы не хотели испортить вам ужин. Мы просто…
Шаги полицейских вызвали легкое сотрясение пола, но даже от этого легкого сотрясения тела тетушки Розы и дядюшки Дэйма повалились на ковер.
Горло у них было перерезано полумесяцем — от уха до уха. От этого казалось, что на их лицах, как и на лицах сидящих за столом детей, застыли зловещие улыбки. Улыбки манекенов приветствовали вошедших в комнату людей.