– Я не спрашивала фамилию. – Софи отвернулась. – Ну вот, теперь вы, наверное, такое про меня думаете…
– Ничего я не думаю. Как он выглядел?
– Старше вас, лет тридцать пять. Полноватый. Волосы рыжие, блеклые.
– Он нашел тебя и сообщил про видео. Вы обменялись номерами?
Софи покачала головой:
– Утром я проснулась и удрала. По глупости забыла у него куртку со студенческим билетом в кармане. Сегодня получила сообщение.
– Где живет Олли?
– В Киз[4]. Дом точно не помню. Вроде самый высокий.
– Можно взглянуть на сообщение?
Она посмотрела мне в глаза:
– Лучше не надо. – В ее голосе впервые прозвучало отчаяние.
Хорошо все-таки, что Эрл позвонил в полицию.
– Мне важно знать характер угрозы. И что ты предприняла.
– Это уже допрос? Но я вас не вызывала, это Эрл. – Она помолчала. – Родители меня прибьют.
– Если покажешь сообщение, я буду знать только то же, что и ты, – сказал я, поразмыслив. – Когда я его найду, то поговорю с ним неофициально.
– Там фотка есть.
– Все останется между нами.
– Вы как-то не тянете на священника. Без обид…
Я откинулся на спинку стула, увеличивая дистанцию между нами.
– Самый большой комплимент за последнее время.
Софи решилась. Открыла ноутбук, развернула экраном ко мне, а сама уставилась в стену.
«Поздравляю с премьерой, у тебя задатки звезды. Может, явим тебя миру? Или придешь и отговоришь меня?» Подмигивающий смайлик. Обнимашки.
К тексту прицепили гифку – закольцованную секунду видео: обнаженная Софи сидит на постели и смеется. Будто под кайфом. Я развернул ноут к ней, встал и положил на стол визитку:
– Я разберусь.
4
Я вернулся в машину. Воняло антисептиком – Сатти надраил гелем все, что можно. Рация скользила в руках.
– Потерпевшая не желает давать делу ход. Конец связи.
Теперь диспетчер закроет заявку.
– Как все прошло? – встрепенулся Сатти. – Собираешься прижучить подозреваемого?
Я открыл окно, чтобы не задохнуться, завел мотор и выехал на дорогу.
– Дай угадаю, – продолжал Сатти. – Сама страшнее ядерной войны, но говорит, что какой-то урод осмелился ее поцеловать.
Я молчал.
Сатти не имел ни семьи, ни друзей. Поговаривали, что он был подающим надежды детективом. Но потом стал проявлять нездоровый интерес к людским трагедиям и увлекся ночными дежурствами. Случилось это лет десять назад. Теперь он жил только работой. В основном мы патрулировали улицы, ища неприятностей. Тешили себя надеждой начать серьезное расследование. И довести его до конца. Надежды обычно не оправдывались – дело приходилось передавать дневной смене. На следующую ночь оно чаще всего возвращалось к нам – информация причудливым образом искажена, элементарные оперативно-розыскные мероприятия не проведены. Мы, агенты в штатском, были официально подотчетны Отделу уголовных расследований, но там про нас редко вспоминали. Детективы в форме относились к нам чуть лучше, чем крайне пренебрежительно. Я всем этим занимался, потому что у меня не было выбора.
Но Сатти обожал свою работу.
Люди его одновременно притягивали и отвращали. Всех парней он считал неженками и придурками, девушек – проститутками или еще хуже – феминистками, но с радостью просиживал ночи в камерах с задержанными, слушая их признания. Подвозил домой тех, кто потерялся, напился или сделал и то и другое. С виду вроде как проявлял сочувствие, на самом же деле упивался чужим моральным падением.
И вносил в него свою лепту.
То косвенно сдаст информантов отъявленным головорезам, то высадит эскортниц в самом криминальном районе. Он рассказывал мне, что как-то раз явился на собрание «Анонимных алкоголиков», вылил бутылку водки в бесплатный кофе и смотрел, как присутствующие пьянеют.
– Подвез потом одну шалаву крашеную, – говорил он. – Оттрахал так, что у нее чуть шевелюра не полиняла.
Наша совместная работа была войной на измор.
Сатти открыто меня презирал, но любое проявление ответных чувств лишь подпитывало его ненависть. Так что я старался разговаривать с ним как можно нейтральнее. В ответ на грубейшие слова и выходки я лишь молча улыбался, чтобы не доставлять ему ни малейшего удовольствия.
Он был крупного телосложения, и ссорились мы часто, но физической агрессии с его стороны я не боялся. Слишком его устраивало существующее положение дел. Однако с моральным давлением все обстояло иначе. Как-то мы стояли на обочине с погашенными фарами и ловили нарушителей скоростного режима. Было то ли три, то ли четыре часа утра. Сатти от нечего делать принялся рассказывать случаи из своей практики и постепенно добрался до первого дежурства в ночную смену. Он тогда приехал на вызов в собачий приют.