– Какая же ты паразитка, дорогая!
– Я выполняю свои обязательства. Ты тоже. «В роскошном аристократическом клубе «Теймфорд», самом модном на сегодняшний день заведении, я заметила Джорджию Стрейнджуэйс. Знаменитая исследовательница была одета, разумеется, в экзотическую полосатую тафту».
– Если бы ты не истратила целое состояние на свою укладку, я растрепала бы тебе волосы.
– А ты не изменилась, девчонка-сорванец! – Смех Элисон, негромкий и, как ее фигура, хрупкий, зазвенел, подобно японским стеклянным колокольчикам. – В любом случае я ничего не тратила. Я заплатила Дженис за укладку натурой – лестным абзацем о ее салоне красоты. У меня хорошая работа, если приспособиться.
– Тебя надо вывести на чистую воду.
– Ой ладно, у нас у всех есть маленькие секреты, не так ли?
«Маленькие секреты! Если бы Элисон знала, что у меня на уме, она в обморок упала бы – хрупкая малышка. Ну возможно, не такая уж и хрупкая. Но странно думать о нас резвящихся именно сейчас – бабочки, порхающие над кратером вулкана. Завтра, полагаю, я должна буду принять решение. А сегодня вечером мы устроим такое шумное веселье, какое сможет обеспечить этот ужасный клуб…»
Однако слова «шумное веселье» как-то не вязались с клубом «Теймфорд», решила Джорджия, когда через полчаса машина подъехала к его внушительному входу. Свет прожекторов, заливавший ослепительной белизной георгианский фасад, казался не столько сиянием славы, сколько зна́ком уважения национальному памятнику и его архитектуре. Сложенное из красного кирпича, солидное, однако поражающее исключительной чистотой и стройностью линий здание с достоинством дремало, словно его вызвали к наследникам и признали подходящим.
– Безобразие, – пробормотала Джорджия, когда они вышли из автомобиля.
– Что за безобразие?
– Использовать эту… роскошную оболочку для сборищ богатых бездельников на «Бентли».
– Тихо! Мне же надо как-то зарабатывать на жизнь, – прошептала Элисон. – И потом, ты еще не видела интерьер. Кто знает, что может скрываться в скорлупе?
Двери открыл лакей в парике. Вероятно, именно в этот момент Джорджия ощутила первый укол беспокойства. Впоследствии она думала, что виной тому был, наверно, контраст между просторным холлом, сдержанной бело-зеленой отделкой времен Регентства, лестницей, которая поднималась вверх таким изящным изгибом, будто плыла в воздухе, и волной духоты, ударившей им в лицо. Жара эта была влажная, пропитанная запахом духов, – они словно попали в оранжерею.
Подруги вошли в салон. Ковер под их ногами пружинил, как мох. Здесь, за маленькими столиками, в рассеянном свете настенных ламп несколько человек пили аперитивы. Свет и голоса были одинаково сдержанными, точно приглушенными атмосферой этого помещения прекрасных пропорций, в котором ощущалось дыхание более старой, более уверенной в себе цивилизации.
– У меня скоро начнутся судороги, – пожаловалась Джорджия, потягивая херес. – Духота и жара всегда действуют мне на нервы. Почему бы им не превратить это место в котел?
– Тихо, моя дорогая. В твою жизнь входит темная женщина.
Джорджия подняла голову. Дверь открылась, и вошла дама. Владелица клуба, предположила Джорджия, хотя сидевших в салоне гостей хозяйка приветствовала наклоном головы с величавостью, намекавшей, что это она, а не прибывшие оказали честь своим присутствием здесь. Женщина была весьма статной в своем черном кружевном платье. Однако внимание Джорджии быстро переключилось на следовавшего за ней мужчину. Он выглядел очень старым. У него было узкое, изнуренное, пергаментное лицо испанского гранда – из тех лиц, на которых живут, кажется, одни глаза, что горят высокомерием из-под тяжелых век или вдруг словно подергиваются пленкой, как у ящерицы. Джорджия отметила, что в этом жарком, как теплица, доме мужчина идет в накинутой на плечи клетчатой шали.
Вскоре эта странная пара приблизилась к их столику. Джорджия почувствовала, что ей подобало бы склониться в глубоком реверансе. Она сознавала, что подернутые поволокой глаза старика устремлены на нее. Вероятно, он слепой и воспринимает ее каким-то шестым чувством.
– Я очень рада, что вы смогли приехать, мисс Гроув, – произнесла владелица клуба.
Ее голос был каким-то ненатуральным: за его богатыми, утонченными модуляциями скрывалась нотка фальши или вульгарности. Демонстрируя свои лучшие манеры, Элисон представила их друг другу:
– Мадам Альварес, наша хозяйка. Моя подруга, миссис Стрейнджуэйс.
– Рада видеть вас, – кивнула женщина. – Позвольте представить моего мужа, дона Альвареса.