– Я здесь выросла, – сказала она. – Девочкой ходила вот в эту церковь с родителями.
По бокам от главного входа в храм на противоположной стороне площади находилось два портика. Над ними возвышался огромный голубой купол.
– Если ты не против, мне хотелось бы зайти в церковь. Можешь подождать меня в кафенио. Я недолго.
– Конечно, – согласился я. – Не спеши.
Ирэн ушла, а я задержался в сонной тишине площади, но вскоре меня одолело любопытство, и я последовал за ней. Раньше мне не приходилось бывать в греческой православной церкви. Вряд ли можно придумать большую противоположность мрачной строгой часовне, которая запомнилась мне со времен учебы в пансионе. Открывшийся вид был почти праздничным – ни холодных каменных стен, ни рядов неудобных скамей. Бледно-голубые стены и такого же цвета купол. По центру храма к алтарю вела некогда ярко-красная ковровая дорожка. С потолка свисали массивные люстры, украшенные стеклянными подвесками. Со стен на ряды сидений взирали искусно написанные иконы. На возвышении стояло несколько огромных, похожих на трон, резных кресел, где, как я догадался, во время службы восседали священники.
Ирэн преклонила колени перед иконой Богоматери, затем встала, зажгла свечу, которую взяла с латунного подноса. Сев, она склонила голову, губы ее шевелились в беззвучной молитве. Я смотрел на нее, и мне тоже хотелось что-нибудь почувствовать, но я не знал, что именно. Неужели и мой отец стал здесь религиозным человеком? Я не мог представить его в храме. Если есть загробная жизнь, если какая-то его частичка присутствует здесь, интересно, что бы я мог сказать ему? Я так и не придумал продолжения, поняв, что вторгаюсь в чувства Ирэн, и выскользнул из церкви, чтобы подождать ее снаружи.
Выйдя на улицу, она слабо улыбнулась мне, и мы пошли в кафенио, где сели за столик на тенистой террасе. Деревня Ставрос раскинулась на вершине горы, где сходилось несколько дорог. Нам хорошо был виден залив Полис с белоснежной яхтой на лазурной глади моря. Хозяин кафенио оказался знакомым Ирэн. Подавая нам меню, он приветствовал ее как старого друга.
– Yassou, Ирэн, – сказал он, улыбаясь, и поцеловал ее в щеку.
Они заговорили по-гречески, и, хотя я не понимал, о чем они говорят, мне послышалось, что они упомянули имя отца.
– Kalos-orissate, – произнес хозяин, перед тем как перейти на английский. – Добро пожаловать на Итаку, мистер Фрэнч. Мне очень жаль вашего отца. Мы были знакомы много лет. Он был хорошим человеком.
Я поблагодарил его за добрые слова, и, когда он ушел выполнять наш заказ, Ирэн сказала:
– Джонни очень любили на Итаке. Люди будут скучать по нему.
Со времени моего приезда мы еще не говорили о том, что произошло, и я ответил:
– Наверное, еще один инфаркт.
Она помолчала, словно не зная, как сказать, но затем заметила:
– А вот это пока неизвестно. Будут делать… обследование. – Она беспомощно щелкнула пальцами, подыскивая нужное слово. – Я не знаю, как это называется по-английски.
– Ты имеешь в виду вскрытие?
– Вот именно. Вскрытие. Роберт, твоего отца нашли в гавани. У пирса, где стояла его «Ласточка». Полиция считает, что скорее всего он утонул. Они привезут специалиста с Кефалонии.
Меня удивило не столько то, где отца нашли, сколько обстоятельства, при которых это произошло. После развода родителей часть летних каникул я проводил на Итаке. Я неохотно выполнял этот пункт договора, потому что меня лишили выбора. Единственное, чего я всегда ждал с нетерпением, – это походы на лодке отца. На это время мне даже удавалось забыть неприязнь, которую я к нему испытывал. Мне живо вспомнилось, как он прыгал с борта в прохладное чистое море. Его тело было загорелым и мускулистым, и хотя он уже начинал полнеть, плавал он, как тюлень.
– Никогда не поверю, что он утонул, – сказал я Ирэн.
– Полиция считает, что он мог упасть с лодки после очередного сердечного приступа.
Это было похоже на правду. Вероятно, именно так все и случилось. Но я где-то читал, что утопленники быстро всплывают – из-за газов, которые скапливаются в теле. Его же искали три дня.
– Почему его так долго не могли найти?
– Может быть, одежда зацепилась за винт.
Я представил, как отец пытается освободиться: широко раскрытые глаза, рот, замерший в беззвучном крике, и только вереница пузырьков поднимается вверх. Меня охватил ужас, и я запил это видение торопливым глотком вина.
Я не сразу заметил, что по щекам Ирэн стекают слезинки.