Отношения между немецкими солдатами и местными жителями сложились дружественные – насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Население притесняли мало, не то что на Кефалонии или Корфу. У людей было достаточно еды, передвижение по острову не возбранялось. Не было случаев избиения мужчин, изнасилования женщин или каких-либо других жестокостей, обычных для оккупации в других частях Греции. Деятельность партизан в основном сводилась к снабжению отрядов на Кефалонии продовольствием и другими припасами. Немцы находились вдали от дома, и их было мало. Служба тоже не особенно тяготила их. В подобных обстоятельствах люди если и не забывают о различиях, то по крайней мере игнорируют их. Солдатам хотелось, чтобы их воспринимали как друзей, а не как врагов. Они не считали себя виновными в том, что их сюда прислали. Постепенно они начали стараться наладить отношения с жителями острова. Правила стали мягче, и в ответ на сотрудничество солдаты гарнизона стремились приблизить жизнь местного населения к нормальной, обыденной, доокуиационной. Временами даже казалось, что войны на Итаке не было.
Вскоре всем стало понятно, что молодой немецкий капитан, командир гарнизона, влюбился в Юлию Заннас. Впервые он увидел ее на рынке в Вафи, где она вместе с отцом каждую неделю продавала овощи, выращенные ими на своем клочке земли в деревне на севере острова. Юлия была красавицей: густые длинные волосы цвета меда, пронизанного солнечными лучами, и огромные, широко поставленные глаза поразительного зеленого оттенка – как обратная серебристая сторона листьев оливковых деревьев, растущих на диком склоне горы. Когда капитан Хассель проходил мимо их лотка – обычно Юлия с отцом торговали на площади возле набережной, – он всегда останавливался, якобы рассматривая сложенные в открытых ящиках овощи. Выбирая спелые помидоры, он не сводил глаз с Юлии. Иногда он заговаривал с ней, но она не понимала его. Когда он не смотрел на нее, она украдкой с интересом разглядывала его – высокого, светловолосого иностранца с бледно-голубыми глазами. Вскоре он стал приходить каждую неделю и всегда покупал весь ящик овощей, что бы она в тот день ни продавала.
Через месяц Хассель приехал в Эксоги в открытом бронированном автомобиле, в котором обычно объезжал остров. Люди вышли из своих домов, любопытствуя, что понадобилось в их деревне командующему немецким гарнизоном. Выяснилось, что он искал позицию для размещения наблюдательного поста в скалах за деревней, возвышавшихся над заливом Полис. Оттуда было удобно следить за движением лодок по проливу между Итакой и Кефалонией – обзор открывался на несколько миль вдаль. Жителей деревни, разумеется, интересовало, что люди Хасселя надеются там увидеть, – единственными судами в проливе были лодки рыбаков, и даже если на них и перевозились какие-либо припасы партизанам, это делалось только по ночам. А к лодкам, укрытым в удаленных бухточках, припасы приносились по горным тропам, известным только островитянам, через густые заросли дубов и кипарисов.
Из своего посещения деревни молодой капитан сделал настоящее шоу. Он зашел в дом семьи Заннас и попросил напиться, предложив в знак благодарности отцу Юлии сигарету из пачки, лежавшей в кармане его мундира. Пробыв во дворе дома с полчаса, он расспрашивал о принадлежавшей им земле и проявлял всяческий интерес к делам семьи. Если ему и удалось увидеть через окошко Юлию, то он не показал виду. Уходя, он положил пачку сигарет на стол, настояв, чтобы отец Юлии оставил их себе.
После этого визита Хассель часто наезжал в Эксоги, хотя так и не организовал наблюдательный пост в скалах. В каждый свой приезд он навещал семью Заннас. Он садился с отцом Юлии в саду иод виноградными лозами. Ему предлагали стакан вина, и они разговаривали, хотя их беседа была весьма немногословной, поскольку Хассель знал всего несколько слов по-гречески, а отец Юлии совсем не знал по-немецки. Вскоре они начали учить друг друга азам своих языков. Постепенно Хассель стал немного понимать по-гречески, а отец Юлии, менее преуспевший в изучении немецкого, в конце концов оставил свои попытки.
Все время, пока Хассель сидел на маленькой террасе, он смотрел по сторонам, что-то выискивая среди оливковых деревьев на склонах горы. Внешне он держался вежливо и воспитанно. Приезжая, он всегда выглядел так, словно только что вычистил свою форму и отряхнул пыль с сапог. Он никогда не приходил без подарка – либо продовольствия, либо вина, либо небольшого отреза ткани, которую он где-то разыскал, хотя старался не задаривать сильно, чтобы не вызвать зависти или подозрения у односельчан.
Немецкий офицер стремился быть внимательным, когда отец Юлии учил его новым словам и фразам, но было ясно, что по крайней мере часть его витала в это время в каком-то другом месте. Только когда он замечал Юлию, его поведение менялось: глаза загорались пылким огнем, и он со страстью следил за каждым ее движением.
Семья Заннас понимала истинную причину частых визитов Хасселя. Отец Юлии злился и, поскольку не мог излить эту злость на самого Хасселя, старался, чтобы его семья узнала, что он чувствует. Юлия была его единственной дочерью. С болью и гордостью он понимал, что у нее необыкновенная внешность. Юлия привлекала внимание молодых людей со всего острова, и когда-нибудь ей предстояло выйти за одного из них замуж, и хотя ее приданое не могло быть значительным, он был уверен, что сумеет удачно устроить ее судьбу. Конечно, она была его дочерью, но еще и надеждой на то, что положение их семьи улучшится.
Но и немецкому капитану просто так не откажешь. Нельзя было обнадеживать его, но в то же время он не должен был почувствовать, что его знаки внимания отвергаются. Подарки, которые он приносил, были нелишними. К тому же отцу Юлии приходилось учитывать мнение местных жителей, которые понимали, как им повезло, что Хассель был командующим оккупационными силами. Нельзя было делать ничего, что могло бы нарушить хрупкий баланс их отношений с немцами.
Юлии постоянно напоминали о ее роли. Она должна была быть любезной с Хасселем, когда он приходил на рынок, должна была разговаривать с ним вежливо, но никогда не говорить или делать того, что могло быть неправильно истолковано. Ей следовало вежливо здороваться, когда он приходил к ним домой, но не задерживаться у него на глазах. И самое главное, если она повстречает Хасселя, когда будет пасти коз на склоне горы над деревней или по дороге в Ставрос, если мать пошлет ее за чем-нибудь, она не должна оставаться с ним дольше, чем необходимо, чтобы обменяться приветствиями. Юлия слушала все эти наставления и поступала соответственно. Она знала, что люди сплетничают о визитах Хасселя в их дом, но, пока она вела себя так, как говорил ей отец, они не могли найти никакой вины в ее поступках.
Каждую неделю она приходила в церковь, становилась на колени перед иконой Святой Девы и молила ее о помощи и руководстве. И каждый вечер перед сном она также молилась. Ей вспоминались попытки молодого капитана говорить с ней на ее родном языке, когда он приходил на рынок. Она улыбалась его ломаному греческому и думала, что его глаза такого необычного голубого цвета, какого она никогда не видела, – словно в ясный день смотришь на небо сквозь кусочек льда. Когда он смеялся, они наполнялись нежностью, но иногда в них читалось одиночество. Он держался отдельно от солдат гарнизона. Чересчур молодой, думала Юлия, для возложенной на него ответственности. Она видела, как он смотрит на нее, и некоторое время спустя уже ничего не имела против этого взгляда. Она поняла, что думает о нем. Его зубы были белыми, лицо стало загорелым, а волосы выгорели на солнце. Он не был похож ни на кого из ее знакомых.
Однажды утром Юлия собирала улиток на прибрежных скалах, когда услышала звук мотора автомобиля. Она сразу поняла, что это Хассель. Прикрыв глаза рукой, девушка увидела, что машина почти скрылась за длинным холмом у деревни, и догадалась, что капитан направился к ним. Юлии все утро не было дома, и она почувствовала разочарование оттого, что не увиделась с ним. Когда машина ехала по дороге над берегом, у нее внезапно появилось желание помахать рукой, чтобы привлечь его внимание. Она видела его за рулем, без фуражки, с поразительно светлыми и ослепительно поблескивавшими на солнце волосами.