Асамон вышел из укрытия. Охота насмешничать у него пропала совершенно, и он уже жалел о своей шутке над этими бедняками. Правда, он не был уверен, что Менап оставил бы деньги на дороге, не будь рядом с ним простодушного Никтима. Но в то же время что-то близкое, почти родственное почудилось афинянину в отчаянии этого человека, проклинающего богов за свою жалкую долю, которую он влачил на себе, словно горб, который нельзя сбросить, потому что ты никогда не волен в своих поступках. Еще недавно Асамон сам поражался тому, как все, задуманное им, разваливается на глазах либо не начинается вовсе, а те поступки, которые он вынужден был все же совершать в последние дни, происходили как бы помимо его воли и желания, словно навязанные извне, однако уже знакомые ему своей однообразной повторяемостью, и из них уже смотрела на него будущая его судьба.
Погруженный в мысли, Асамон не заметил, как миновал две малых палестры и подошел к длинному, приземистому зданию, где на время игр размещались атлеты. Вдруг тихий голос, словно шелест листвы, окликнул афинянина:
— Господин!
Асамон замер на месте, и внутри него все как будто оборвалось. Это был голос зеленоглазой фракиянкн, он узнал его по тому, как она забавно растягивала слоги.
И круто обернулся.
Смутная тень, удаляясь, неслышно скользнула среди деревьев в сторону. С бьющимся сердцем он бросился следом.
— Гелика! — вспомнил он имя девушки.
— Тсс! Ой… так больно! — невольно вскрикнула она, не в силах освободить запястье от его железной хватки.
Асамон несколько ослабил пальцы, но руку не отпускал. Фракиянка тихо рассмеялась, видимо, понимая его состояние.
— Я не убегу. Ну? Пусти же? Пусти… — ласково уговаривала она. — Ты иначе сломаешь мне руку.
— Почему ты прячешься? Что случилось? — грубо спросил Асамон, рывком разворачивая ее лицом к свету.
— Тсс!
Фракиянка вновь тихо рассмеялась и прикрыла ему рот длинными, тонкими пальцами.
— Не так громко, прошу тебя.
Ее пальцы чуть слышно благоухали и были нежны, а в поведении не было и капли рабской покорности. Асамон вдруг почувствовал, что перед ним не рабыня, но юная, прекрасная женщина, существо из иного, еще не знакомого ему и таинственного мира. Нехотя, словно повинуясь, он выпустил ее руку из своей, но в голосе прозвучали грубые и жесткие нотки.
— Ты боишься?
— О да!
— Кого же?! — удивленно воскликнул Асамон, с недоумением озираясь по сторонам.
— Тише, тише! — взмолилась фракиянка, с неожиданной силой увлекая его в глубь древесной кущи. — Нас могут увидеть, и тогда моей госпоже и мне будет очень плохо.
Они остановились в густой угольно-черной тени. Лунный свет почти не пробивался сюда, и Асамон едва мог различать смутные очертания девушки. Они прислушались. Вокруг все было тихо, как в наглухо запечатанном погребе, ни единого звука. Однако меры предосторожности и таинственность, которая их сопровождала, казались Асамону скорее игрой, чем суровой необходимостью. В то же время он чувствовал, что этот незнакомый ему мир существует по иным, чем его собственные, законам, и хотя бы на первых порах им следует подчиниться, чтобы не наделать худого.
— Ты где? — услышал он испуганный и вместе с тем шаловливый шепот. Она действительно боялась, но теперь уже темноты, и Асамон был вынужден снова взять ее за руку. Придвинувшись вплотную, фракиянка шепнула прямо в ухо:
— В храме Зевса ты вел себя очень неосторожно. И навредил госпоже.
— Но почему?! — воскликнул Асамон и тотчас почувствовал ее пальцы у себя на губах.
— Какой ты шумный… о боги! Мой господин, чтоб ты знал, терпеть не может Афины и афинян всех считает сутяжниками и женолюбами. А еще — мошенниками.
В ее голосе почудилась лукавая улыбка. Должно быть, кое-что она добавила от себя, желая его поддразнить.
— Твой господин? То есть… отец Хрисы? — хмуро осведомился Асамон. — Ты это хотела сказать?
— Ты поразительно догадлив, афинянин.
Он с силой сжал руку фракиянки, так что она вскрикнула. И закрыл рот ладонью.
— Тсс! Нас могут услышать. И тогда… тогда вам с госпожой придется очень плохо, — насмешливо предупредил он.
Фракиянка пыталась что-то сказать, но Асамон не отнимал руку, пока она не затихла.
— Теперь скажи мне, откуда твой господин… отец Хрисы, узнал, что в храме Зевса я вел себя неосторожно? Только без лишней болтовни.
С тихим смехом она выскользнула у него из рук и — растворилась в непроглядной темноте. Асамон вдруг почувствовал, что остался снова один. Как если бы ее никогда тут не было.