— Асамон! Сын моего друга Дамасия! Его законный и единственный наследник. Победил всех в панкратии! Слава, слава, еще раз слава тебе, доблестный юноша! — прогремел довольный Феспид, и гости дружно подхватили здравицу.
Юного олимпионика под пение «Тенеллы…» усадили подле отца по левую руку и увенчали почетным лавром, а Дамасий представил гостям Гнафона из славного города Ликосура.
— Они такие же друзья с моим сыном, как мы с уважаемым Феспидом. И со всеми вами, разумеется, тоже, — пояснил Дамасий. — Если бы сегодня наш юный друг из Ликосура не уступил любезно свою победу, то олимпиоником, разумеется, был бы он.
Гости выпили вино в честь победителя, и щедрый хозяин дал в дар каждому по серебряному фиалу, из которого оно было выпито. И велел подать другие, из золота. И еду.
Рабы тотчас внесли на медных блюдах коринфской работы одинаковые караваи хлеба, а также птицу — жареных уток, индеек, гусей и множество другой румяной снеди, нагроможденной в изобилии. Каждый взял кушанье, какое хотел, и передал блюдо стоящему сзади рабу. Но разнообразные яства появлялись одно за другим, и вот уже двое рабов, напрягаясь под тяжестью, внесли, ухвативши с двух сторон, огромное серебряное блюдо, на котором лежал пышный белый хлеб и разная лесная и полевая дичь — дикие гуси, козлята, зайцы, куропатки, дрозды и дрофы были тут.
Когда гости досыта наелись и вымыли руки, остатки пищи вместе с блюдом исчезли, словно по мановению. Но появились следом красивые рабыни со множеством свежих венков и заменили всем старый, увядший, а раб-сириец вручил с низким поклоном каждому гостю золотой убор, равный по весу тому украшению, которое уже красовалось у них на груди.
Все приняли этот щедрый дар с благодарностью, осыпая радушного хозяина похвалами.
Среди гостей Дамасия собрались все люди торговые, и после шуток, здравиц и веселых, необязательных речей их мысли обратились к вещам привычным: дешевизна-дороговизна, цены на хлеб, соленую рыбу, канаты; торговые дороги и караванные пути, военные действия, которые или разоряли, или, напротив, приносили прибыль. Зала наполнилась ровным, неспешным говором.
Неподалеку от Асамона возлежал костлявый, черный от солнца Креофил из Тира, скорее путешественник, нежели торговец. Два года потратил Креофил, чтобы добраться до загадочной Индии, и год, чтобы воротиться назад на малоазийский берег.
— И что же, милейший Креофил? — допрашивал его с любопытством добродушный Ямвлих с Лесбоса. — Богаты ли там люди? И чем торгуют?
— За наши товары тамошние племена пригоняли нам быков, платили рабами и необделанными кусками серебра и золота, и меди. Все это водится на их земле в изобилии. Но чеканных денег индийцы не знают. Так и другие купцы, кто плавал в Индию, говорили мне.
— Оно конечно, — сомневался Ямвлих, — чем длиннее дороги, тем твое золото становится дороже. Но вот я слышал, у нас под боком с тобой, в Лидии, течение реки Тмола тучами приносит золотой песок. Тамошние жители, когда появляется нужда в золоте, загоняют на перекаты стадо-другое баранов с длинным руном и держат их в воде, перегородив реку, весь день с утра, а когда солнце начинает клониться к закату, они выгоняют стадо на берег. При этом бараны шатаются от тяжести застрявшего в руне золотого песка, а многие не могут даже идти, и хозяева, ухватив за рога, вытаскивают их на берег.
— Ты говоришь, в Лидии?
— Ну да. Да. Но неужели ты не слышал про это? — дивился добродушный Ямвлих.
— Я слышал, но будто во Фракии, в верховьях Стримона, любезный. По малым притокам.
— Во Фракии не-ет. Там леса. Ах, какие там леса! Корабельные рощи. И много сосны для весел. Чудные там леса.
Гнафон вдруг вспомнил что-то и прыснул со смеху. И стал нашептывать было приятелю на ухо свою историю, во вездесущий Феспид поймал его за руку и громогласно пристыдил:
— Ну, нет! Нет, милый юноша. Так не годится. Коли есть что, так ты выкладывай всем. Мы тут друг от друга, — он выделил голосом и интонацией «друг от друга», — мы тут друг от друга секретов не держим. Так что, милости прошу.
Все одобрительно загудели, так им по душе пришлись слова хлеботорговца Феспида.
— Вовсе нет, почтенные, — звонко рассмеялся Гнафон, нимало не смущаясь. — Но я подумал, не подобает мне, глупому отроку, отнимать у вас время и осквернять ваши уши своими недостойными речами. Однако, если вы все считаете себя моими друзьями, что ж… я готов