Учтивая и веселая речь ликосурца рассмешила достойных купцов, и ему было велено продолжать.
— Когда вы заговорили о Фракии, — начал Гнафон, — я вспомнил один странный обычай, о котором услышал совсем недавно. У фракийских племен, которые живут севернее крестонеев, когда умирает глава семьи, его многочисленные жены вместе с друзьями и родственниками покойного собираются вокруг тела и начинают яростно спорить, какую из жен он любил больше других. Они спорят так день и спорят ночь, и еще день, и еще ночь. На третьи сутки, разрешив спор, любимую супругу торжественно закалывают и хоронят затем вместе с мужем. Остальные жены горюют и расцарапывают в кровь лица, что выбор пал не на них, ведь это для каждой величайший позор.
Все подивились чужому обычаю и похвалили рассказчика.
Но вот четыре раба, ухватившись с разных сторон и напрягаясь под тяжестью, внесли позолоченный серебряный поднос. Поднос был столь велик, что на нем поместилась огромная жареная свинья, положенная навзничь. Она показывала всем брюхо, набитое изысканными и вкусными вещами: там были запеченные дрозды, жаворонки, яичные желтки, устрицы, морские гребешки. Над блюдом вился легкий парок, и зала тотчас наполнилась ароматными запахами.
Красивые рабыни внесли следом по два лекифа с душистой миррой. Один из них был золотой, другой — серебряный, и оба вмещали по котилу. Раб-сириец с низким поклоном предложил каждому из гостей по два лекифа в дар от имени хозяина и вызвал бурю восторга подобной щедростью.
Пока все это раздавали гостям, а рабы резали свинину и золотыми лопатками накладывали всем румяные огромные куски, истекающие соком, Дамасий что-то шепнул сирийцу, и тот принес нечто, покрытое куском ткани. Дамасий, смеясь, сдернул ткань и приказал обнести и показать каждому, сославшись, что так делают в Египте по древнему обычаю на всех застольях, вроде нашего с вами.
В руках сириец держал деревянное изображение мертвеца, лежащего в гробу, вырезанное и раскрашенное столь правдоподобно, что всякий, едва взглянув, не мог не содрогнуться от вида смерти. На крышке гроба, прислоненной рядом, читалась отчетливо надпись:
«ВЕСЕЛИСЬ И РАДУЙСЯ ЖИЗНИ, ПОКА МОЖЕШЬ.
ВЕДЬ И ТЫ БУДЕШЬ СКОРО ТАКИМ»
Подле Дамасия, по правую от него руку, возлежал моложавый еще, с черной, как смоль, бородой, уложенной на ассирийский манер, богатый пафлагонский купец по имени Архиад. Среди этих людей он находился впервые и мало кого знал, поэтому большей частью отмалчивался да слушал чужие разговоры. Но при виде деревянного мертвеца Архиад сдвинул брови и тяжко вздохнул, чем до слез рассмешил Дамасия.
— Неужели, любезный Архиад, эта деревяшка так тебя перепугала, что ты не способен воспринять ее как шутку?
— Ах, милый Дамасий, — печально качнул головой пафлагонец. — Я месяц как из Египта, по торговым делам, и, сказать по правде, эта страна мне пришлась вовсе не по нраву. Египтяне умны, но смерть они почитают много больше, чем жизнь. От тамошних шуток и от веселья всегда припахивает могилой. Как вот от этой раскрашенной деревяшки. Даже любовь, стоящая в начале всякой новой жизни, у них издает запах тлена, — тихо добавил он. И замолчал.
Но гости услышали эти его слова и потребовали, чтобы он продолжал рассказ. Архиад вначале отказывался и даже предупредил, что его случай только испортит им веселье, но тем самым еще более всех заинтриговал, и присутствующие обратились в слух.
— Будь по-вашему. Я доскажу. В начале лета я отправился в Египет на трех кораблях и прибыл в город Мемфис. Поутру я разыскал дом богатого египтянина, обратиться к которому мне посоветовали друзья. Имя этого человека Рамус.
— Я тоже знаком с ним, — послышался чей-то голос. Кажется, хлеботорговца Феспида.
— К сожалению, в его дом пришло великое горе. Неожиданно умерла любимая дочь, известная во всем городе красавица. Хозяина я нашел подле тела в глубокой скорби, но из-за сильного трупного запаха не смог вымолвить ни слова. И поспешил удалиться, негодуя на себя за слабость. Но хозяйский эконом, видя мое состояние, все мне растолковал. Сразу после смерти покойников в Египте принято бальзамировать. Это делают даже самые бедные за умеренную плату. Но тела жен знатных людей и красивых женщин они передают бальзамировщикам только через три или четыре дня, чтобы бальзамировщики с ними не совокуплялись, что вовсе у них не редкость. А многие даже предпочитают такую любовь обычной, ибо находят в этом дополнительные краски.
Хлеботорговец Феспид в знак соглисия склонил голову. Усмехнулся.