Но везуха на этом закончилась. На следующий день взыграло солнце. Безветрие полное. Снег звонкий, хрусткий, лыжи за три километра человеку слыхать. Чтобы к лосям при такой погоде подобраться на выстрел, нечего и думать. День минул, другой, третий. Погода все не меняется. Так неделя прошла, вторая началась. От безделья глаза на лоб лезли. Целыми днями гонял пустой чай — чагой заваривал. Оброс бородищей, навроде деда Устинова, а когда вовсе делалось тошно, вставал на лыжи и без всякой цели бродил по лесу. Шлепнул попутно пару тетеревов на лунках.
Однажды, в очередной раз собравшись на моцион, как он называл свои вынужденные прогулки, Андрей вышел из зимовья и стал вытаскивать из-под крыши оставленные там на ночь лыжи. Потом обернулся и обмер…
По залитой солнцем, заснеженной поляне, прямо перед его зимовьем, вышли из лесу шестеро охотников. Все в белых маскхалатах, идут гуськом на лыжах, переговариваются. На валенках — белые чехлы. С палками. Даже лица разглядел, вроде знакомые. А вот кто — ни одного не вспомнил.
Первая мысль была — бежать. Если егеря, то за браконьерство в два счета срок влепят, не охнешь. Даром, что в городе жрать нечего. Но потом видит: все шестеро вроде как мимо через поляну идут. Его не замечают. И балаган мимо прошли, не увидели… Охотнички хреновы. И тут Андрей спохватился. Да ведь его ищут! Как-никак две недели уже прошло, жена извелась, поди-ко, дома. Хотя… с чего бы ей? Он и не обещался скоро. И зачем тогда маскхалаты, если на поиски отправились? Нет, что-то тут другое. Скорее всего, начальство по лицензии промышляет. Говядина со свининой надоели, которыми с баз отоваривают, вот решили лосятинкой разговеться… Жирок на боках разогнать. Точно. Только вид сделали, будто не заметили его. Дескать, мы тебя не трогаем, и ты нас знать не знаешь. В глаза не видел. Который впереди — егерь, наверняка.
Но тут Андрею пришла в голову другая мысль. За тридцать верст от дороги никакое начальство на лыжах пеши не потащится. Они лосей с машин бьют; по лесовозным дорогам в делянку заедут — они тут и есть, лоси. В домашних тапочках, считай, охотятся.
Тогда кто? Что за люди такие? Андрей решил окликнуть. В конце концов, мало ли чего он тут делает. Если бы с лосятиной, с мясом застукали, это дело другое. На, вяжи в таком разе. А намерения к делу не пришьешь. Да и любопытство разобрало — не утерпел.
— Эгей! Мужики-и?!
Смотрит, а они идут себе, как шли. Ноль внимания на него. Уходят… Уже и спины показали, да что такое? Неуж не слышали?
Заорал пуще прежнего.
— Стой!!! Портянки размотались! Эй?!
Ни один даже башку не поворотил на голос. А Андрей уже в раж вошел. Да и обидно показалось. Сдернул с плеча ружье. Раз! Раз! В воздух. На поляне с берез даже иней местами посыпался. А эти — хоть бы что… Так и ушли.
Андрей минут пять еще стоял, хлопал глазами вслед, пока вся группа не скрылась между заснеженными деревьями. Потом спохватился и встал на лыжи. «Ну уж дудки! — со злой удалью пробормотал он. — Я в ваши гордые рожи все равно загляну. Далеко не уйдете». Резво так рванул поперек поляны на лыжню. Выскочил на середину и заозирался… Никакой лыжни через поляну не было. Кроме его собственной.
Вот такие дела… Как говаривала ему, мальчонке еще, бабка-покоенка: «Мало ли че в одиночку-то почудится. Не всякому верь».
Он и не верит. Случай с петухами, надо полагать, — это слуховые галлюцинации. С выпечкой, сдобной — обонятельные. А те шестеро в маскалатах — то ли мираж, по погоде, видать. То ли зрительные галлюцинации, от безделья. Короче, все довольно элементарно.
«Ну, дед, божий одуванчик! Погоди, расскажу в улице, как ты в штаны наложил. Петухов испугался, хрыч старый…»
Эти последние мысли едва уже ворочались в голове, и, наконец, Андрей провалился в сон, как в яму. Наутро, постепенно выбираясь из «ямы», он слышал сквозь забытье какое-то хождение, тихо постанывали половицы. Приснилось, будто бабка-покоенка подошла подоткнуть на нем лопотину, чтобы не мерз. Навалила сверху еще…
И вдруг, как от толчка Андрей проснулся от одной совершенно отчетливой мысли. Старик Устинов, по его словам, был в Волковке десять дней назад. Значит ли это, что все десять дней в поселке продолжалась эта ночная тайная жизнь? Или он, Ходырев, подоспел к очередному представлению?
Если это мираж, то довольно странный.
За окнами брезжил серый рассвет. Андрей зябко передернул плечами. К утру изба окончательно выстыла. Похоже было на заморозок. Он ругнул себя, что не догадался с вечера вытопить печь. Всего-то надо было чиркнуть спичку — дрова в плите были. Встал нехотя, кутаясь в тряпье, и пошел топить.