− Ты его любишь? − Недетский испытующий взгляд мальчика, казалось, проникал прямо в душу. Не имело смысла перед ним притворяться. Вздохнув, она, молча, кивнула.
Он отвернулся и долго глядел в окно. Потом спросил:
− Я умру?
− Ты что! − шепотом воскликнула Настя. − Даже и не думай об этом! Тебя обязательно вылечат!
− Я умру, − утвердительно произнес Дениска. − Я это чувствую, я знаю.
− Тебе больно?
− Нет, мне никак.
− Как это − никак?
− Я будто падаю. Падаю, падаю. Внутри так пусто. Не знаю, как сказать. Пусто и холодно. А когда поем, сразу так тяжело. Хочется все вырвать.
− Все равно надо кушать, иначе точно умрешь. Может, тебе апельсин почистить? Или шоколадку?
− Разбуди Вадима.
− Не надо. Пусть поспит.
− Я писать хочу.
Настя растерялась. Вот так ситуация. И что теперь делать? Может, правда, разбудить Вадима? Но он так сладко посапывал, что ей стало его жаль. Ведь только что заснул.
− Я медсестру позову. − Она и выскочила из палаты. В больничном коридоре было пусто. Девочка заглянула в одну палату, в другую, − везде были только больные. Наконец, в конце коридора Настя обнаружила кабинет, где сидели несколько человек в белых халатах.
− Там мальчик хочет по-маленькому, − смущенно сказала она.
− Так дайте ему утку, − раздраженно ответили ей. − Что вы с пустяками ходите?
Настя вернулась в палату. Денис выжидающе смотрел на нее.
− Давай, я дам тебе утку, − предложила девочка, плохо представляя себе, что это такое. − Где она?
− Под кроватью.
Нагнувшись, Настя достала белый продолговатый сосуд и растеряно посмотрела на него. Что дальше?
− Сунь под простыню, − предложил мальчик. − Я попробую сам.
Он повозился под простынкой, пытаясь пристроить судно, но у него не получилось.
− Не могу больше терпеть. Больно! − Он едва не заплакал. − Разбуди Вадима!
Глядя на это бледное личико с глубокими тенями под глазами, Настя почувствовала, как ее затапливает бесконечная жалость к беспомощному малышу.
− Не надо. − Она решительно отдернула простыню. − Я тебе помогу.
Настя увидела впалый живот, худенькие ножки и то, что отличало его пол, что она видела раньше только на картинке. Взяв маленький пенис двумя пальцами, она пристроила его к горловине судна. Дениска напрягся, и Настя увидела, как по эмалированной поверхности потекла мутная струйка.
− Это все? − растеряно спросила она. − Так мало? Ты же говорил, что уже не можешь терпеть.
− Больше не получается. Хочу еще, но не могу. Там в коридоре справа туалет, вылей. И сполосни.
Когда Настя вернулась, Вадим сидел на кровати, протирая руками глаза. Увидев в ее руках судно, упрекнул брата:
− Что же ты меня не разбудил?
− Я ей говорил, а она не захотела, − жалобно ответил мальчик и вдруг тоненько заплакал.
− Дениска, не надо, не плачь! − Настя наклонилась к мальчику и поцеловала его. А тот, с усилием приподнявшись, обхватил ее за шею и тесно-тесно прижался.
− Ты придешь еще? − горячо зашептал он. − Скажи, придешь?
− Конечно, приду, завтра же приду! Что тебе принести?
− Не знаю. Принеси, что хочешь. Только приходи, − обещаешь?
И бессильно упал на подушку. Вадим, молча, наблюдал за ними.
− Первый раз вижу, чтоб он незнакомого человека обнял, − сказал он, провожая ее до дверей больницы. − Всегда чужих дичился.
− Что врачи говорят?
− Плохо. Нет, какое-то время они его потянут. Завтра снова кровь перельют. Только все это… − Он безнадежно махнул рукой. − Тает, как свечка. Маму жалко. А когда отец узнает, то вообще… Он же на него молится! Как мы будем без Дениски, не представляю.
Тут лицо его дрогнуло, и он, быстро пожав ей руку, скрылся за больничной дверью.
Настя с немного постояла, с трудом пытаясь сообразить, куда ей теперь. Мир вдруг гнетуще переменился: стал тусклым и безрадостным, даже небо потемнело. А ведь еще утром все было другим. Она дурачилась с Наташкой, сидела на уроках, мечтала о Вадиме и даже не подозревала, что на свете есть такое страдание! Это чужое страдание, связанное с юношей, которого она любила, внезапно заслонило весь мир, сделав ее собственные проблемы микроскопическими. И вдруг она поняла, что никогда больше не будет прежней беззаботной девочкой, − сострадание резко сделало ее старше.
Наконец она сообразила, куда ей надо, и медленно побрела домой.
− Где ты пропадала? − Возмущенный тон матери диссонансом прозвучал в Настином мире, полном скорби и печали. − Наталья давно дома, а ты все где-то бродишь!