Его это почему-то ранило. Эймон не понимал почему, но факт оставался фактом: он чувствовал себя отвергнутым.
— Мы никогда не забудем, что ты для нас сделал, — тихо добавила Колин.
— Всегда пожалуйста, — нарочито небрежно сказал он и встал. Теперь по его лицу ничего нельзя было прочесть.
Колин продолжала улыбаться, хотя ей снова захотелось плакать.
Я просто устала, подбодрила она себя. Завтра уже будет много лучше.
— Завтра утром увидимся.
— Вряд ли я проснусь к завтрашнему утру.
— Тогда я приду в обед. — Он посмотрел на девочку, и выражение нежности мелькнуло на его лице. — Звони, если вам что-нибудь понадобится.
С этими словами он ушел.
Вряд ли подозревая, что унес с собой часть ее сердца. Другая его часть принадлежала Эвелин.
Если бы только...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Прошло еще несколько дней прежде, чем Колин позволили вернуться домой, и еще несколько дней, чтобы она свыклась со своим новым распорядком дня. В эти дни она встречалась с Эймоном разве что на кухне, и то ненадолго.
Эймон чувствовал, как в нем растет раздражение. Что-то безвозвратно изменилось в их отношениях с тех пор, как она вернулась. Теперь она держалась с ним вежливо, но как-то отстраненно.
Он призвал себя к терпению, уговаривая себя, что это связано с появлением ребенка, и, тем не менее равнодушие Колин его задевало. Следуя какой-то логике, понятной ей одной, она не приглашала его в детскую, зная, что ему очень хочется видеть Эвелин. Он не понимал, почему Колин так решительно вычеркнула его из своей жизни и жизни своей дочери, и это злило его еще больше, хотя внешне это пока никак не проявлялось.
Наоборот, он, как мог, помогал ей по дому и на конюшне, но ему этого казалось мало. Колин, видимо, тоже, потому что она словно не замечала его помощи. В какой-то момент он даже заподозрил, что она стала его избегать. Когда же они сталкивались, их разговор походил на разговор двух незнакомцев, а не людей, знавших друг друга с детства. Она интересовалась, на какой стадии находится дела по продаже участка, что было сделано на ферме, и через него передавала инструкции приходящим работницам. Особенным шедевром в ее исполнении стал почти светский разговор о погоде. И только иногда, совсем ненадолго, она становилась похожей на себя прежнюю.
Эймон отказывался себе признаться, но он остро скучал по ее смеху, по ее вздернутому кверху подбородку, когда она упрямилась, по ее искренней и широкой улыбке.
Это ставило в тупик. Раздражение накапливалось и росло в нем, подобно грозовой туче, и он сдерживался из последних сил. К концу второй недели он устал от своего терпения и решил, что настала пора положить этому конец. Повод начать разговор нашелся быстро, когда он обнаружил ее спящей на кухне и недоеденный обед.
— Колин, — тихо позвал он.
Она резко вскинула голову.
— Иди отдохни. Я присмотрю за Эви.
— У меня еще куча дел. Я просто... — Она виновато заморгала сонными глазами.
— Иди и нормально поспи, — твердо сказал он.
— Но...
— Я не уроню ее, если ты этого боишься.
— Это я знаю. Ты говорил, что ты крестный отец двоих детей Пита. — Она зевнула, прикрыв рот рукой, и встала. — Просто мне нужно сделать кое-какую бумажную работу.
— Если ты хоть немного нормально не поспишь, то в какой-нибудь момент ты просто крепко уснешь и не услышишь, как заплачет Эвелин.
— Это вряд ли. Ночью я сплю нормально.
— Ты хочешь сказать, что нормально спишь, когда Эвелин не кричит? Вчера ночью это было четыре раза, — напомнил он.
— Спасибо за заботу, — вместо ответа вежливо сказала она.
— У меня от твоей вежливости уже в ушах звенит, — процедил он. — Может, хотя бы скажешь, в чем моя вина?
— Не понимаю, что ты такое говоришь. Я не знаю за тобой никакой вины.
На ее губах показалась усталая улыбка. Усталость стала постоянным жильцом в ее теле, к которому она привыкала заново.
Его глаза потемнели. Эймон охватил ее знакомым взглядом, от которого у нее по коже пошли мурашки. Такое уже случалось не раз. Реакция ее тела на его близость страшила ее. Колин уговаривала себя, что все пройдет и причина подобной обострившейся чувствительности — ее дочь. Все ее органы чувств как будто обострились, защищая Эвелин от невидимой опасности, вот почему она так остро стала ощущать его присутствие.
— Я хочу знать, что происходит, — потребовал он и шагнул к ней.
Она сделала вдох, и в ноздри ей ударил исходящий от него горьковатый запах мускуса, мыла и... Эймона.