- Дуська, заткнись! - раздался яростный окрик. Я аж присела. Из всех живых существ больше всего стоит опасаться себе подобных. Не собак, а, стало быть, их хозяев. Прислушалась: нет, кажется, пронесло. Сам Баскервиль занят чем-то на веранде, очевидно, прилип к телевизору. Не буду отрывать его от столь почтенного занятия.
Я спокойно позволила Дуське обнюхать себя и сунула в открытую слюнявую пасть половинку вкусного миндального пирожного. Дуська немедленно заткнулась. Умная собачка.
Избавившись от Дуськиного эскорта, я относительно благополучно пересекла чужой темный сад, только однажды столкнувшись с деревом. Очевидно, что небо ко мне благосклонно. Иес! Я остановилась в задумчивости перед очередной преградой. Но не она беспокоила меня. Меня беспокоили разноцветные фонарики, освещающие все пространство вокруг дома Ванды, к которому я подобралась с тыла. Еще вчера здесь было темно, как и в любом другом уголке Озерска. Никаких фонарей не было. Или были, но не горели.
Плохо. Однако не так уж и плохо: можно осмотреться. Приникнув к щели в заборе, я обнаружила следующее. Совершенно обычный дом, разве что чистенький и аккуратненький, на высоком фундаменте, окруженный фигурными клумбами и никакого тебе огорода, один ровный газон. Стрижет она его, что ли?
Ничего, скоро ей станет не до стрижки.
Насколько я понимаю, в дом можно проникнуть четырьмя различными способами. Во-первых, позвонить у двери, и тебя впустят. Если сочтут нужным. Только с чего бы вдруг? Во-вторых, забраться через вон то открытое окно. Стена под ним ровная и гладкая, и не за что ухватиться, поэтому для начала придется подпрыгнуть метра на два, а я, как на грех, не захватила шест для прыжков. В-третьих, можно подлететь на вертолете, спрыгнуть на крышу, по веревке спуститься до круглого чердачного оконца и вырезать стекло.
Однако я боюсь высоты. И в-четвертых... Вот в четвертых стоит попробовать. Не вполне уверена, но кажется, что двойная дверца люка, через который обычно засыпают в подпол картошку, закрыта неплотно. Зачем ей люк, если нечего засыпать?
Положа руку на сердце, хочу признаться: все слишком смахивает на ловушку. Вот тебе открытое окно, вот люк, но утешают фонари. Если бы Ванда расставила ловушку, она не включила бы освещение. Да и на кого ей ставить капкан, если я уехала?
Как же добраться до люка? Придется лезть на рожон.
Я услышала, как перед домом остановилась машина, хлопнула дверь, еще одна. Затем раздались голоса - два мужских и один женский. Я бы узнала его среди тысяч других.
- Почему так поздно?
- Машина сломалась, хрен бы ее побрал.
- Заноси в дом.
- Что, я один? - возмутился незнакомец.
- Послушай, говнюк, - подчеркнуто безразлично обратился к нему женский голос, - Делай, что говорят, и заткнись.
Ой как грубо! Фи, мадам, вас плохо воспитали.
Больше я не медлила. Вперед, пока хозяйка занята. Подпрыгнув и ухватившись за верхний край ограды, я подтянулась и почувствовала, как предательски дрожат руки. Еще один забор не осилю. Увольте. Это вам, граждане, не шайки из бани тырить. Извиваясь всем телом, перебирая босыми ногами и цепляясь пальцами за несуществующие выступы, я полезла вверх, можно сказать, на голом упрямстве. Так, на ближайшую неделю физ-зарядка отменяется, я свою норму выполнила. Перевалив верхнюю часть туловища через край ограды, я вдохнула настолько глубоко, насколько позволила поза, и задержала дыхание. Вниз не смотреть. Я перебросила ногу и сделала глубокий медленный выдох. Настоящий йог не упускает возможности поупражняться. Освободилась от мешка, перебросила вторую ногу и, оттолкнувшись от забора, последовала за своим нехитрым имуществом. О-у-мм. Приземлилась удачно, перелетев через живую и на вид очень колючую изгородь. Подхватила мешок, закинула его на плечо и, не чувствуя под собой ног, понеслась к люку. Дернула дверцы на себя - закрыто. Ексель-моксель! Неужели везение кончилось? Эй, товарищ наверху, - слышишь? - я так не играю. Буквально падая от усталости и крупной дрожи во всех членах, я привалилась плечом к закрытому люку. То, что случилось дальше, я видела только в кино. И, надо признаться откровенно, очень смеялась. Под тяжестью тела дверцы услужливо распахнулись. Разверзлась сырая, темная, густая, сотканная из липких ночных кошмаров, пустота. Не удержавшись на ватных ногах, я кувыркнулась и полетела навстречу злодейке-судьбе, успев подумать: "А сон-то был в руку, только ромашкой не пахнет".
По закону бутерброда я летела вниз маслом. Ну в смысле головой. Понятное дело: она у меня тяжелая, один мозг чего весит (как у Сократа и Цицерона вместе взятых), но ведь есть еще и кость. Пропустив меня, дверцы захлопнулись. И жуткая тьма поглотила ея.
Отсчет пошел: девять, восемь...
Не успев как следует начаться, свободное падение завершилось, я обрушилась в желоб, круто уходящий вниз, и, как какая-нибудь банальная картошка, стремительно заскользила по его гладкой, отполированной частым употреблением поверхности. Семь... В спину нетерпеливо подталкивал мешок. Э, брат, нам некуда спешить! Шесть... Впереди с жестокой очевидностью и неизбежной неприглядностью замаячили открытый перелом черепа и полная смятка выдающихся мозгов. Пять...
Папа всегда говорил, что у его дочурки повышенный хватательный рефлекс. Четыре... Напрасно он подтрунивал, ибо в конечном счете это меня и спасло: я схватилась за края желоба и, обжигая ладони и ломая ногти (конец французскому маникюру), замедлила падение. Три-и... Насколько позволили габариты, увеличила площадь трения за счет груди, живота и щеки. Два-а-а-а... Стоп. Вроде приехала. Стало быть, со смяткой придется повременить. Не скажу, что удручена открывшейся перспективой. Все что ни делается - все к лучшему. И что не далается - тоже.
Я плавно сползла на холодный пол, уткнулась в него саднящей щекой, в то время как ноги застряли где-то в основании желоба, и не смогла подняться. Болело абсолютно все (кроме спасенного черепа). Минут двадцать я лежала, прислушиваясь к своему организму. И доприслушивалась. Я поняла, что в его недрах - то ли от страха, то ли от перенапряжения, то ли от чего еще, - самопроизвольно пробились ключи, ключи пролились ручьями, ручьи слились в речушки, речушки присовокупились друг к другу и образовали полноводный Ганг, грозящий выйти из берегов и затопить суверенную территорию. Я поняла, что отчаянно хочу... Как сказать, чтобы не обидеть эстетствующих радикалов?.. Хочу... Ну то, что женщины обычно делают сидя, а мужчины стоя. Вот-вот, то самое.
Глупо спрашивать, почему мне да не сиделось у бабы Дуни, в обнимку с ночной вазой. Глупо, потому что ответить некому: я по-прежнему нема, иначе эти стены покрылись бы краской, которую не под силу было бы скрыть и двойному слою штукатурки. Это хорошо, что нема. Имей я голос, переполоха во время падения было бы не избежать. Я, конечно, хотела, я рассчитывала чего скрывать? - произвести фурор своим появлением, но значительно позже и не такой. Нет, не такой! А вот какой - я и сама не знала. Хотелось предстать пред Вандой в белых одеждах, на гнедом скакуне и с алой розой в зубах. В крайнем случае с гвоздикой в петлице. А дальше - как получится.
Пока получается не слишком изысканно. Поэтому, - решила я, - приберегу намеченный фурор до лучших времен.
Вопрос: что делает приличный человек, оказавшись тет-а-тет со своим Гангом в чужом темном подвале? Нет. Еще раз, я спросила, что делает приличный человек, а не всякая там дегенеративная шушера. Он рефлексирует. Это естественно! Ему неудобно и все такое прочее. А природа, будь неладна, требует своего - настойчиво, ультимативно, и попробуй ее переспорить, а я посмотрю. Ексель. В такие жизненные моменты борьба между телесным и духовным началами обостряется до невыносимости и приобретает явно трагический аспект.