В горле запершило. И почему я не одна?
— И чем он тебе понравился? — продолжала Наташка. — Статуя как статуя. Таких в Риме, наверное, миллион. Ты перед каждой будешь так застревать? Я понимаю, если это бы был, скажем, Леголас… — закончила она мечтательным голосом.
— Вы обе маньячки! — покачала головой Света. — Лично я предпочитаю нормальных живых парней и… горячий ужин.
— Да, ужин оказался бы сейчас весьма кстати, — против обыкновения тут же согласилась Наташка. — Ну пойдем уже! Холодно и есть хочется!
Они взяли меня под руки с обеих сторон и повели прочь, словно маленькую девочку.
Уходя с моста, я оглянулась, чтобы еще раз посмотреть на Него, и мне вдруг показалось, что фигура едва заметно пошевелилась. Естественно, глупости, просто игра света.
…А в темном небе уже зажигались звезды и висела половинка луны, повернутая иначе, чем это бывает у нас.
Я села за ноут, чтобы написать о Риме, а между тем все равно пишу о Нем. Я все думаю, как Он стоит там на мосту, в темноте, когда над головой только звездное небо. Сколько Он уже там, прикованный к своему постаменту. Одинокий посреди заполненного туристами города. Если бы можно было обнять Его и вдохнуть частичку своего тепла… Если бы взять Его за руку и вдруг почувствовать ответную дрожь пальцев… Нет, этого никогда не будет. Он слишком совершенен, чтобы быть живым, а между нами — века и холод бездушного мрамора, тяжкой броней заковавшего Его сердце. Если бы можно было растопить весь этот лед, я заплатила бы высокую цену…
Нет, ерунда, пустые мечтания. Я же знаю, что этого никогда не случится.
Но если бы только…
Всю ночь мне снились странные сны. Я искала кого-то, блуждая по узким запутанным улочкам незнакомого города. Я бежала по булыжной мостовой, спотыкаясь и падая, но поднималась и снова упрямо стремилась куда-то. «Имя! Мне нужно позвать его по имени, и он обязательно откликнется!» — догадалась я, но вдруг с ужасом поняла, что не знаю его имени!
Я проснулась, чувствуя, что мои щеки мокры от слез. Когда я в последний раз плакала во сне? Уже и не помню, кажется, в прошлой жизни.
На часах было семь по итальянскому времени. Будильник заведен на половину восьмого. Я чувствовала, что не засну. Впрочем, спать полчаса не имело никакого смысла. Прислонившись к спинке кровати, я смотрела на окно. Через щели жалюзи пробивался свет. С улицы доносился шум: гул машин, звуки незнакомой речи… Сердце едва ощутимо саднило. Кажется, я схожу с ума. Влюбиться в статую — это надо было до такого додуматься! Никогда не подозревала в себе столь пылкого воображения. Я бы поняла, если бы на моем месте была Наташка, но я… Выходит, никогда не знаешь, какую подлянку можно ожидать от себя же!
А все же интересно, прообраз этой скульптуры — фантазия скульптора или живой человек, живший когда-то в этих краях?.. Любопытно, кем он был и как его все-таки звали…
С утра нам предстояла поездка в Ватикан, единственная, заказанная нами через турфирму, — остальное время от отпущенной нам недели мы с подругами планировали развлекаться самостоятельно.
Мы быстро позавтракали и поехали. Признаюсь, ожидала от Ватикана чего-то большего. Вся эта позолота и густая фактурная живопись с обилием фигур и предметов подействовали на меня скорее угнетающе. Впрочем, вероятно, это мое личное восприятие, потому что Света и Наташа остались в восторге и еще долгое время обсуждали картину Страшного суда, увиденную в знаменитой Сикстинской капелле, я же из картины запомнила только огромные отвратительно-бугристые ляжки какого-то пророка.
В этот день я часто ловила себя на том, что надолго замирала, остановившись перед какой-нибудь картиной, но не видя при этом произведения искусства, перед которым стояла.
— Катя, ну сколько тебя можно ждать? — окликала нетерпеливая Наташка, которой хотелось бежать дальше в погоне за новыми впечатлениями. — И что тебе здесь понравилось? Фи, какой уродливый старик!
Вздрогнув, я приходила в себя и понимала, что действительно застыла перед портретом какого-то кардинала, похожего на лежалый сморщенный стручок фасоли.
— Э… Интересный ракурс, — выдавливала я из себя, чтобы совсем уж не упасть лицом в грязь.
— Какая-то ты сегодня странная, — добавила Светка, уже давно вглядывающаяся в мое лицо. — И глаза такие синие, опасные. Не влюбилась ли ты часом?
— Ага! Во вчерашнюю статую! — хихикнула Наташка.
А я почувствовала, что краснею, и сердито отвернулась. Вот еще глупости! Расскажи кому-нибудь — ведь не поверят!
Наваждение. Это только наваждение, а может, еще опасный воздух Рима, дохнувший мне в лицо весной.