Правда, еще раньше, до Вознесенского, в стихотворении «Аккорды» поэт Серебряного века Константин Бальмонт писал:
Впрочем, Бальмонту снился и Веласкес, и Мурильо, Боттичелли, Гёте и Рафаэль, все те, кто «с жадностью» тянулся «к высшей разгадке миров».
Но все же эти строки – не о Рафаэле, не о Веласкесе либо Мурильо, а о Гойе.
Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес родился 30 марта 1746 года (под знаком созвездия Рыб) в небольшом селении Фуэндотодос (что в переводе с испанского означает «источник для всех»), недалеко от Сарагосы, столицы провинции Арагон. Сразу вспоминается арагонская хота, энергичный по характеру и темпу испанский танец.
Предки художника по отцовской линии были земледельцами, дед стал писцом, а отец – позолотчиком алтарей, мать же происходила из разорившегося благородного рода – идальго (отсюда и «знатная» частичка «де» в фамилии Гойя, прибавленная позже). Когда Франсиско было 14 лет, семья Гойи перебралась в Сарагосу, где он поступил учеником к художнику Хосе Лусану-и-Мартинесу.
Случай изменил жизнь Франсиско Гойи – произошла кровавая потасовка (горячности ему было не занимать), и 20-летний художник перебрался в Мадрид. В столицу. Здесь Гойя окончательно формируется как художник под влиянием Франсиско Байеу и приглашенных в Испанию мастеров – немца Антонио Менгса и итальянца Джованни Баттисты Тьеполо. Затем последовала поездка в Италию. Время скитаний и шалостей проходит, и остепенившийся Гойя оседает в Мадриде, женится и становится художником Королевской мануфактуры ковров и гобеленов.
В 1789 году 43-летний Франсиско Гойя наконец-то оценен по достоинству новым королем Испании Карлом IV и его супругой Марией Луизой из Пармы и получает назначение придворного художника. Гойя пишет серию замечательных психологических портретов – знаменитые полотна «Маха одетая» и «Маха обнаженная» (прототипом послужила герцогиня Альба, но о ней чуть позже). Обе картины художник соединил необычным шарниром, повернув который можно было убрать «одетую Маху», находившуюся вверху, и только тогда открыть «обнаженную Маху» – раздеть женщину прямо на глазах у зрителей.
Гойя демонстрирует невероятное трудолюбие: холсты заполняются один за другим. Он счастлив? В романе Фейхтвангера его друг и покровитель герцог дон Мануэль говорит: «Я вот что тебе скажу, дон Франсиско, Франчо мой: нужно счастье, счастье нужно.
Счастье не приходит – со счастьем родятся, как с носом или с ногами, с задницей и всем прочим; или ты с ним родился, или нет».
Нет, категория счастья – не для Гойи. Есть счастье творчества, но нет счастья в жизни, да и действительность вторгается в творчество и диктует свои далеко не радостные сюжеты. Гойя тяжело переживает нашествие наполеоновских войск и пишет яростное «Восстание 2 мая 1808 года в Мадриде», трагический «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года» и серию пессимистических офортов.
Подводит художника здоровье. Он абсолютно глухой, у него бывают обмороки, растет раздражительность. «Я настолько раздражителен, – пишет он в письме к другу, – что невыносим для самого себя».
Но еще более невыносим мир вокруг Гойи, он его воспринимает как ад – все эти несправедливости, насилие, зло, кровь. И появляется «Черная живопись» на стенах уединенного приюта в мадридском предместье на берегу Мансанареса – в «Поместье Глухого»: четырнадцать наваждений, занявших приблизительно 32 квадратных метра – исчадия потустороннего мира с особенно ужасным «Сатурном, пожирающим своих детей».
Франсиско Гойя жил в переломную эпоху революционных потрясений (хотя это была всего лишь прелюдия к тому, что произойдет в XX веке), и ему было невыносимо тяжело видеть людские боль и страдания. Глядя на мир как объективный художник, Гойя поставил диагноз: «Сон разума порождает чудовищ». Свое трагическое видение он выразил в офортах «Капричос» (капризы, прихоти, причуды), «Бедствия войны», «Притчи», «Диспаратес» (сумасбродные наития).
«Капричос», по словам Фейхтвангера, были «воплем ненависти и мести, брошенным в лицо наглым властителям».
Гойя в романе Фейхтвангера в начале своего творческого пути утверждает, что ему лично нет никакого дела до политики, что он только художник, но в позднейший период сворачивает с обочины жизни и бросается в гущу борьбы. Офорты Гойи – это уже чистая политика.
В 1824 году Франсиско Гойя переезжает во Францию и обосновывается в Бордо, в центре испанской либеральной эмиграции. По сути, это было добровольное изгнание. Последние работы художника мрачны до черноты. Неожиданный проблеск – портрет «Молочницы из Бордо», светлый, почти импрессионистический.
16 апреля 1828 года в возрасте 82 лет Франсиско Гойя скончался и был похоронен на Бордоском кладбище. Через 60 лет испанский консул, который должен был отправить останки художника для погребения на родину, пережил шок при вскрытии могилы. Депеша, срочно посланная в Мадрид, гласила: «Скелет Гойи без головы». Ответ пришел незамедлительно: «Отправляйте Гойю с головой или без оной».
Мистические шуточки. Дело в том, что гойевский офорт № 69 из «Бедствий войны» изображает скелет, который пишет на листе бумаги «Nada» (ничто, небытие). Обезображенный скелет и настиг своего творца.
Останки Гойи захоронены в Испании, в церкви святого Антонио или, как ее еще называют, Эрмите (уединение), о чем напоминает гигантская чугунная плита. Купол церкви – гигантскую фреску, изображающую чудо святого Антонио, – расписывал сам Гойя.
Круг замкнулся…
В 1996 году шумно праздновалось 250-летие со дня рождения художника, но собрать всего Гойю не удалось, его произведения рассеяны по многим странам мира и зачастую недоступны для массового зрителя. Один из шедевров Гойи – «Портрет маркизы де Санта Крус» – жертва грязного бизнеса. Однажды картина попалась на глаза диктатору Франко, и он решил непременно подарить «Маркизу» Гитлеру. Было это в 1941 году, однако картина в Германию не попала, а очутилась в Лондоне, затем всплыла в Аргентине, в Соединенных Штатах, и наконец ее приобрел 11 апреля 1986 года в Лондоне на аукционе некий лорд Уимборн. С тех пор все попытки вернуть «Маркизу де Санта Крус» на родину тщетны.
На этом можно было бы поставить точку, но нельзя не сказать немного о частной жизни Франсиско Гойи. Известный американский композитор итальянского происхождения Джан Карло Менотти решил в конце 80-х годов нашего столетия написать оперу «Гойя». В интервью газете «Коррьере делла сера» Менотти рассказывал:
«Идея меня увлекла, потому что я очень люблю живопись Гойи, он один из художников, которые восхищают меня. Но я не знал его жизни и поэтому начал читать все книги, написанные о нем. Я быстро понял, что выбрал очень трудного героя. По моему мнению, Гойя не был тем человеком, которого представляешь себе, глядя на его работы: революционным, пламенным, мужественным. Он был полной противоположностью; человеком крайне амбициозным, двусмысленным в своих политических идеях и весьма осторожным в личной жизни. В нем есть двойственность, которая меня поразила…»
Зря, конечно, Менотти удивляется: любая одаренная, а тем более гениальная натура двойственна, а то и тройственна – словом, многозначна. В каждой груди клокочут противоречия. Что уж говорить о такой личности, как Гойя!
Чудовищные грезы, неуемная фантазия, огненный темперамент и огромная работоспособность – вот что сделало Гойю Гойей. Отношение художника к женщинам? Гойя считал, что женщины должны вдохновлять живописца: иногда картины следует писать исключительно ради того, чтобы увидеть поощрительную женскую улыбку; глядя на женщин, нужно радоваться; их нужно завоевывать трудом, прославлять полотнами; счастье, которое дарит женщина, должно подхлестывать тебя в работе… Так считал и говорил Франсиско Гойя.