Оба довольны. И клиент, уже заботливо завернутый в простыню, розовый, как новорожденный поросенок, дружески-небрежно бросает Холую трешку.
Талант! Три-четыре таких животика и... десятка в кармане. А Холуй скалит свои на редкость белые зубы — единственное, что у этого человека красиво,— и внушает Серому самую, по его мнению, ценную истину:
— Надо знать психологию. Главное, понять характер человека. Сумеешь — можешь делать с ним что хочешь...
— Что это такое, характер? — спрашивает Серый.
— А это сущность, — говорит Холуй, — душа его. Личность...
— В таком случае, в чем твоя сущность,— вопрошает его Серый,— когда характер у тебя такой, что за трешку без мыла... влезешь?
Холуй не обиделся, загоготал, зубы продемонстрировал.
Смешно и почему-то совестно было Серому смотреть на Холуя, как и на себя самого, расхаживающих по бане в одних трусиках с мочалкой среди тощих и толстых, гладких и волосатых существ. «Личность ли я?» — этот вопрос его до некоторой степени волновал. Он знал, что у него есть тело, не сомневался, что есть и душа, но каковы их взаимоотношения — об этом он смутно догадывался, хотя был уверен, что душа его, которая радуется, когда телу хорошо, все-таки не допустит больше, чтобы руки в угоду телу совершили нечто недостойное.
— Смотрю на тебя — симпатичный человек. Неужели более приличного дела не нашел? — заговорил с ним однажды пожилой усатенький человек с лысой и круглой, как шар, головой. — Сверху ты их помоешь, до нутра же не доберешься, а именно там бы их подраить. Вот у меня — что в клетках, что вокруг них — народ чистый, как слеза. Тебя я бы взял, если ты этих не брезгуешь чистить — зверюшкам ты бы и вовсе нянькой был.
Товарищ оказался директором зоопарка из дальней области, поэтому Серый его предложения принять не мог: здесь он уже начинал привыкать. Там же надо будет начинать сначала, опять бесконечные «почему», «отчего»...
— Надумаешь — напиши или сразу приезжай, — сказал усатый одеваясь и написал на листочке бумаги свой адрес.
Ошибся Серый, думая, что Холуй на него не обиделся. Он наябедничал на него заведующему баней, и Серого из этого теплого заведения прогнали. Он ушел из бани без особого сожаления — не для того стремился на волю, чтобы мыть кому-то спину... Было это кстати или некстати — это уже другое дело, потому что пока он жил по пословице: не до жиру — быть бы живу.
Кабинетная жизнь. Первая работа
Началось хождение по кабинетам. Первым он посетил кабинет молодого, красивого, аккуратного комсомольского работника, который тут же переговорил по телефону с пронзительным женским голосом, уверенно называя Серого «наш человек», «свой человек», гарантируя женскому голосу, что «не подведет», и, благословив на подвиг трудовой, переправил Серого в кабинет начальника отдела кадров мелкого ширпотреба на соседней улице.
Начальник отдела — пожилой товарищ с сердитыми глазами—слушал Серого участливо и даже заинтересованно. Было видно, что его история начальника ничуть не пугала, между ними за короткий миг образовалось что-то, напоминающее симпатию. Серый ликовал, предчувствуя конец скитаниям. Но тут в кабинет вбежала в душистом облаке дама с золотой башней волос на голове и щеками — румяными яблочками.
— Андрей Петрович! Андрей Петрович! — защебетала она, не видя Серого, сидящего рядом с дверью. — К вам сейчас придет какой-то уголовник... Мне звонили из комитета. Этого нам еще не хватало — воров принимать!
Серый ощутил, как его спина покрылась холодным потом, он задыхался. Андрею Петровичу, должно быть, было стыдно за эту женщину, он все делал ей знаки, показывая глазами на Серого: «Мол, молчи, дура, человек уже здесь». По дама, ничего не понимая, все продолжала верещать своим пронзительным голосом, а когда она, наконец, поняла, Серого там уже не было.
Из более чем мрачного состояния вывел его дежурный по вокзалу — железнодорожник, тоже клиент по бане. Он сказал:
— Сходи-ка ты к Слотскому, отличный, говорят, мужик. Ты у него еще не был?
Оказалось, что Слотский — заместитель председателя горисполкома.
Так Серый оказался в приемной Слотского.
Секретарша там молоденькая сидела — тонкая штучка! И что было самое удивительное — народу никого не было. Серый подумал, что раз об этом Слотском известно, что он человек, народу у него должно быть — толпа. А тут он один. Посмотрев же на кожаную дверь кабинета, где на дощечке написано, когда приемные дни, он сообразил, что сегодня не приемный день. Оттого, наверное, и народу не было.
Секретарша оторвалась от машинки, и Серый ей скромно доложил о своем присутствии. Секретарша была вся чистенькая и аккуратненькая. Рядом с ней он прямо-таки паршиво смотрелся — помятая, затасканная личность. Секретарша, нахмурив брови, с минуточку на него смотрела, будто решая, как ей быть, затем исчезла за кожаной дверью. И вскоре Серого приняли.
Кабинет — что надо! Мебель мировая, телевизор. За большущим столом сидел этот Слотский — важная шишка, седенький, в очках, с приличным румпелем вместо носа, беломорину сосет. Как и все предыдущие начальники, спросил Серого скрипучим голосом:
— С чем пожаловали?
«Ну, — подумал он,— начинается снова». Однако рассказал все подробно, торопясь, боясь, как бы не прервали.
— На вокзале спишь,— удивился Слотский,— а-яй, нехорошо.
Конечно, нехорошо, это точно. Изобразил Серый на роже такую
грустную мину — лошадь бы расплакалась, и покорно уставился на Слотского. До чего же иногда все бывает просто. Вот так: Слотский протянул руку и поднял телефонную трубку: «Алло! — говорил он.— Это кто? Марта Алексеевна? Вы знаете, такой случай — человек на вокзале ночует...» И пошло дело. Переговорил он с Мартой Алексеевной, чтобы приняла она Серого и помогла. А Серому сказал:
— Идите в гостиницу, к директору, к Марте Алексеевне. Расскажите ей все и смотрите на нее так же жалобно, как на меня. На женщин это действует безотказно. Желаю удачи!
Серый одним духом — в гостиницу, в кабинет Марты Алексеевны. Это уже, конечно, маленький кабинетик, и Марта Алексеевна тоже маленький начальник. Но ничего, симпатичная. Немолодая уже, но и не старая. Сидит за своим маленьким столом, смотрит строго. Совсем как народный судья. Указала на стул: «Садитесь, рассказывайте!» И опять рассказал Серый Волк свою историю, спокойно, не спеша, потому что видел — Марта Алексеевна слушает внимательно, не собирается прерывать. До чего же хорошо, когда тебя так вот спокойно слушают: говоришь и знаешь — каждое слово попадает в точку.
Когда закончил, она его насчет здоровья спросила. Нет, не поймаешь, он уже опытный был. И сказал: бык, мол, не может с ним равняться в этой части. Тогда она подняла телефонную трубку и сказала какой-то Лизе, чтобы зашла к ней в кабинет.
— Устройте товарища в таком-то номере и примите на работу, — сказала она Лизе. — Будете уголь в кочегарку грузить, — это Серому, — оформим вас разнорабочим на тридцать шесть рублей в месяц. Жить первое время будете у нас бесплатно, потом подыщем вам жилье. Устроит вас это?
Еще спрашивает!
Поселили Серого в номере на четыре места. Чистые простыни, две подушки, такие, что утонуть в них можно, и вообще чистота. Соседями Серого по номеру оказались командированные шоферы или трактористы.
Гостиница эта стала его первым законным домом и местом работы. Носила она душевное такое имя — «Дружба». Его прописали, пока временно, сюда же, в «Дружбу». Аванс выдали — пятнадцать рублей. Началась трудовая жизнь. Утром рано, в шесть часов, он вставал, одевался и шел во двор гостиницы. Тут гора черного угля и желоб, ведущий в подвал. Все просто: берешь совковую лопату и бросаешь уголь в желоб. Умственного напряжения никакого. Физическое зато большое. Часа три вкалываешь — гуляй до вечера. А вечером другая работа.
Марта Алексеевна попросила, чтобы Серый по вечерам помогал швейцару — дяде Левону, поскольку тот уже немолодой и справляться ему с некоторыми антиобщественными «пережитками» не под силу. Серый, конечно, согласился. Марта Алексеевна проинструктировала его, как именно нужно бороться с этими «пережитками», появлявшимися из ресторана, расположенного на территории гостиницы «Дружба». По ее инструктажу все должно проходить следующим образом.