— Пойдем в какое-нибудь приличное место, а? — предложил Рыжий после бани.
Они поспешили в ресторан «Дружба». Заняли столик в углу, и Серого как в некотором роде сотрудника обслужила самая приветливая официантка.
— Как ее зовут? — спросил Серый, рассматривая приятеля — его чистенькую белую рубашку, хорошо отглаженную, и новые ботинки.
— Откуда я знаю? — удивился Рыжий. Затем, догадавшись, что Серый спрашивает не об официантке, ответил: — Лариска.
«Значит, все-таки музыкантша».
Рыжий подробно рассказал свою историю.
— Я ее у школы встретил, — начал Рыжий. — Я там на стреме был. Женька рассказал, как она прикинута (то есть одета), так что узнал.
Она не одна канала. Близко подходить не рискнул, издали не понять было, что она из себя представляет. Небольшая бабенка, а морда... не рассмотришь. А что, собственно, глядеть? Видно, что баба, а там — все равно! Но познакомиться как? Вот проблема (лирическое отступление). Уже уйти хотел, а тут увидел объявление на воротах школы:
«В актовом зале в школе номер двенадцать состоится родительское собрание... После собрания концерт художественной самодеятельности учеников под руководством учительницы пения тов. Ласковой Л. В.».
Это она и есть, Ласкова Лариса Васильевна. Пошел я на это собрание. У меня же на лбу не написано, что я не родитель. Может, я — будущий родитель. Понял. Нашел этот зал, сижу. Вокруг родители: папочки там... мамочки. Какие-то зачуханные... Сначала старуха одна (надо читать — пожилая женщина), директор ихний, авторитетная баба, о таких делах говорила... (целая глава непереводимых эпитетов). Эти кильки, они черт знает что творят! Ножи в карманах таскают, со шпаной водятся, за ларьками целуются, в уборной курят, сволочи! Понял. Потом родители выступали. Говорили о воспитании деток. А потом учителя выступали — надоело до смерти. Жаловались они на деток, которые уже вроде и не детки, но и не мужики еще, а что-то среднее. Эти средние никак дальше пятого или там шестого класса выбраться не могут, хотя уже на учительниц зырят. Что с ними делать дальше — вот где гвоздь. Понял. Начальство учителям приказывает: «воспитывать». А они не желают воспитываться. Начальство приказывает учить их, а эти... не желают учиться, стреляют бумажными шариками и говорят, что школа — это шарашкина контора. Говорили они там все насчет неуспеваемости ихней, а потом — выдохлись, видят, никто уже ничего говорить на эту тему не хочет, и затеяли концерт. Вот тут интересно пошло. Она тоже нарисовалась (появилась) с нежной походкой. За ней — малышня, девочки с бантиками-косичками; пацаны в коротеньких штанишках. Рубашечки на всех беленькие, галстучки висят красные — потешные из себя, все как один, языки такие маленькие, розовые.
— А ты что, в рот им заглядывал?
— Они их высовывали от старательности. А она... ничего особенного, маленькая, худенькая, ноги длинные — журавлиные. Морда обыкновенная. Носик такой... маленький. Ротик — вот это да! Посмотрел я на этот ротик... и ух! Померкло в глазах. Полезли они все на сцену. Потом две козявки с бантиками как закричат: «Начинаем концерт-представление, всем на удивление — «Золотое яблоко»!» А в представлении у них султан был один... Хорошо ему жилось, и все ему, гаду, надоело, и стало султану скучно... Хохма! Взгромоздился султан на стул — клоп такой маленький, но важный клоп. А тут другие клопы — визири — ползком к нему. А он орет: «Скушно!..» Потеха! Понял. Ему, султану, клопы эти, визири, всякие предлагают развлечения — охоту, баб, войну. Понял? А он все орет: «Скуш-но!» Озверел совсем. Дал три дня визирям, чтобы придумали веселье. Думали визири, котелки трещали, и что придумали? Художественную самодеятельность! А султан опять орет: «Скуш-но!» Потом она за рояль села, играть начала, и стали они петь, игры всякие завели — действительно, скучно.
— А при чем здесь золотое яблоко?
— Не знаю, я не досмотрел. Пошел в магазин, приволок конфет. Когда они эти трали-вали закруглили и спустились в зал, я к ним подканал и нате вам, детки, сладкие конфетки! Понимаю, что веду наглое дело, но угощаю. Хватают детки лапками конфетки, а я им любезно говорю: «Воробьи вы этакие, потешные». Они ржут. А тут и к ней, между прочим, подстроился, обращаюсь: «Не угодно ли?» — и сую конфетку. Она была одета, как и на сцене, без изменения личности. Улыбается, глазами зыркает. Они у нее синие, глупые, как у ребенка. Покраснела, но конфету взяла. Вид у меня, сам знаешь, темный, но все-таки я к ней прилип. А что дальше говорить — помирай, не знаю. А она все на меня косяка давит, думает, не вижу. Но я косвенно встречался с ее взглядом. Потом она спросила: «А у вас дети есть?» Сказал я ей, что некогда их делать было, понял? А она: «Вы не женаты?» А я ей о том, что, мол, не любят меня бабы. Но заметь, я культурно с ней говорил. Вижу, ей это понравилось. И скумекал: бежит зверь на ловца, прямо скачет, спасу нету.
Пошел ее провожать, конечно, спросил разрешения. Шли и все время молчали. Молчать вроде неудобно, а что сказать... Погода ничего была, теплая, но она все молчит. Паническое положение. Наконец, она спросила, какая у меня профессия. «Вы, — говорит, — похожи на спортивного тренера...» Дура! Ну что сказать? «Угадали, говорю, тренирую иногда... Только сейчас, говорю, временно не работаю». А она: «По какому виду спорта?» Я ей говорю, что по беговой части, как это называется — легкая атлетика... Ну, а потом помолчали. Как назначить свидание? Самое лучшее на ней жениться, перебраться к ней и... порядок! Но сразу об этом не запоешь...
А когда дошли мы, она говорит: «Вот мой дом. Спасибо вам. Было весело». И руку мне сует. «А завтра,— это я к ней обращаюсь,— можно вас встретить у школы? Встреча с вами,— говорю,— в душе моей стала восходом зарева». Наглядно смутившись, она моментально отошла. «Ну,— думаю, — хана, прощай любовь...» Но она уже у подъезда обернулась и сказала: «Встречайте». Понял. Клюнула!
Главным советчиком Рыжего был, конечно, Евгений. Чтобы Лариска после свадьбы насчет прошлого не удивилась и инфаркта не получила, Евгений рекомендовал Рыжему произвести психологический эксперимент... Нужно было добиться, чтобы она дошла до точки кипения, а потом... Рыжий пропадет, Лариса — в недоумении, скучает, а потом «узнает», что Рыжий считает себя недостойным ее, хотя втрескался по уши — совестно ему...
— А как женишься, «заболеешь», встанешь на учет в поликлинике, выпишут карточку и — ты уже больной. Сейчас печень — модная болезнь...
Все шло по плану. Рыжий и Лариса встречались, ходили в кино, гуляли и преимущественно молчали, потому что знания Рыжего были связаны главным образом с тем миром, о котором говорить было неудобно. Иногда им удавалось напасть на нейтральную тему, поговорить об увиденном на улице, в кино или в столовой, куда он ее, бывало, приглашал, чтобы не ронять репутацию. Но и здесь случались недоразумения. Однажды он, смеясь, показал на кривые ноги девушки, сидевшей неподалеку, ее чрезмерно короткое платье открывало больше, чем требовала мода. А Лариса, покраснев, сказала:
— Не надо. Такие вещи не замечают.
И ему стало не по себе.
И все-таки ей было приятно видеть его у ворот школы. И встречи их делались все теплее и теплее. И тогда Евгений решил, что пора начинать вторую часть «операции».
Рыжий, как и было запланировано, пропал. Ждала его однажды Лариса у ворот школы, пока не посинела. Рыжий жил, дожидаясь «наиглупейшего хода противника», чтобы тут же сесть ему на шею. Это было для него тревожное время. Избегая общества Марфы, он старался не бывать дома. Но и по улицам шататься опасался: любой милиционер мог проверить его документы и обнаружить, что Рыжий нигде не прописан. Да и группы молодежи приходилось обходить: поди знай, что за люди — может, комсомольцы, дружинники. Сидеть в пивной было всего приятней. Здесь всегда собирается самый цвет «интеллигенции», постоянные посетители его знали и даже по-братски с ним делились. Здесь принято угощать друг друга. Если среди прочих людей Рыжий чувствовал себя, как грешник среди праведников, здесь, среди обитателей пив-
нушек, он не испытывал никакого стеснения: здесь все равноправные поклонники хмеля; здесь собираются, чтобы найти утешение, хмель всем помогает. И жить здесь научат.
Так и крутился Аркадий в ожидании лучшей жизни: в пивнушке или у Евгения, у которого часто собирались какие-то малоинтересные для Рыжего дельцы из «торговой сети», в которой они, видимо, искусно ловили «уцененные» мотоциклы. Шел разговор о доставке, продаже, о том, кому дать в лапу. Жена Евгения Галя угощала не скупясь.