За два месяца, прожитые им на вокзале, он побывал на заводах, на стройках, на мясокомбинате и даже в совхозах. Но нигде от его появления в восторг не приходили. Куда уж тут в восторг! Директор мясокомбината, например, не переставая хлопать его поощрительно по плечу, рассказал, будто в порядке анекдота, как на машине скорой помощи ухитрились вывезти с его комбината свинью, вынесли ее, бедную хрюшку, под простыней прямо из холодильного цеха на носилках, как больную...
Что же касается директора кирпичного завода, тот безошибочно определил, что у Серого язва желудка и отказался взять его на работу, полагая, что физический труд ему противопоказан. Напрасно Серый доказывал, что язва для него, что клапан для паровой машины, что он без язвы ожиреет, приобретет инфаркты, инсульты и черт знает что еще!
Тут самое важное, — размышлял он, — где жить (в столице ли, в другом каком городе). Там, где тебя знают все кому не лень, попробуй там стряхнуть с себя их внимание. Если человек изъявил желание прекратить крайне вредную «деятельность», какой является воровство, то лучше всего это подтверждает тот факт, что он стремится домой: жить в среде, где тебя помнят по твоим темным делишкам, — удовольствие небольшое. Лично Серый таким мужеством похвастать не мог.
В столицу Серый не стремился, в областные центры — тоже. Приехал он в район, нашел начальника. Начальник не герой — обыкновенный человек, следит за тем, чтобы дела в его хозяйстве шли без сучка и задоринки. А тут на тебе, появляется «сучок» — Серый Волк. На что же, спрашивается, он нужен этому районному начальнику?
Ходил Серый к начальнику милиции маленького южного города и трепал ему нервы. Тот вполне вразумительно объяснял, что не может прописать Серого на собственную жилплощадь, поскольку он недавно женился, и советовал Серому поискать самому себе жилье и тогда обещал прописать. Эти переговоры длились долго, пока начальнику не надоело. Приходит Серый как-то, а ему говорят: «На совещании». Затем: «В командировке», «Заболел», «На конференции», «В отпуске»...
Конечно, чтобы не морочить себе голову, погнал бы он Серого из города в двадцать четыре часа, но у Серого в кармане бумажка — направление. Начальник Серого не погнал, был вежлив, но часто встречаться с ним, естественно, не хотел...
А Серый усердно искал себе жилье, ходил по улицам, по домам, показывал, по требованию хозяев, паспорт и выслушивал один и тот же ответ: «Нет!» Когда паспорта не требовали, Серый сам предупреждал, что только освободился. Собаки лаяли на него во всех дворах, а хозяева говорили: «Нет!» Случалось, говорили «да», но тогда просили двадцать рублей за уголок. Где же было достать ему такую прорву денег! И уже он говорил: «Нет».
На работу его не принимали, потому что он нигде не был прописан. А не прописывали, потому что некуда было. А жить надо было... Деньги он пока добывал. Небольшие денежки — за два-три рублика перекапывал огороды тем собственникам и дачникам, которые сами этого делать не желали. Еще заборы ремонтировал. Днем он высматривал себе работу, определяя, что в доме нет мужчин, затем ночью ломал забор, а уж на следующий день за трояк его ремонтировал.
Поскольку он постановил жить честно, то новые заборы он не ломал, а только старые, шаткие, давно требующие ремонта. В деревянных заборах в городке недостатка не было, жить до поры до времени можно
было, но это только древний грек Диоген мог жить себе в бочке.
Вот тут и встретил он Карася. Тому жилось трудно, потому что его одновременно мучили жена, любовница и теща — раздирали на куски, требуя от него денег, которых у него не было, потому что невозможно заработать на такую ораву женщин. Не зная, как делить между ними свои скудные заработки, Карась относил их к Барабану.
Барабан — прозвище постоянного и бессменного хозяина комбината «Пиво — воды» с элегантным названием «Бар», невзрачной хибары в тупике между домами. Здесь мужчины с утра до вечера обсуждают различные проблемы, от очередного футбольного матча до событий международного значения. Постоянным посетителем этого заведения, помимо своей воли, заделался и Серый Волк.
Нигде не знакомятся мужчины так быстро и легко, как в пивнушке за одним столом. Здесь они снюхиваются так же просто, как собаки на помойке. Карась, приведя Серого к Барабану, разумеется, сообщил, что Серый «откинулся» от «хозяина», где приличное время находился (говоря на человеческом языке — освободился из тюрьмы). Никакого удивления это у приятелей Карася не вызывало: кто из них не лопал «хозяйские» щи!
Кроме пивной Серый открыл в этом городе целых три парка. Особенно ему полюбился один, у самой реки. Вечерами, когда было не холодно, он часами сидел в темноте, на скамеечке, поближе к реке, вспоминая родину, старый парк у пруда, образовавшийся из защитного рва древнего замка. Что может сравниться с красотой родного угла!
Ты глядишь на черную, блестящую в лунном свете воду, слушаешь шепот камыша — тихо вокруг, все спят. И замок, столько повидавший за века, тоже спит. Ты один, вокруг никого — только камыш, ветерок и дикие утки... И ты сам такой же, как они... В такие минуты нет никакой другой печали, только боль от ощущения уходящего времени, уносящего в прошлое и уток, и камыш, и тебя самого вместе с твоими драмами, хорошими и плохими поступками.
Однажды, когда он ходил по домам в поисках жилья, он понравился одной доброй женщине — домохозяйке. Расспросив Серого о жизни, она накормила его борщом, а на прощание дала с собой баночку домашнего варенья. Было еще не очень поздно, и Серый отправился в свой любимый парк, чтобы провести там совещание по вопросу своего положения и дальнейшего поведения. Устроившись на любимой скамейке, открыв баночку, он угощал себя вареньем; ягоды из-за отсутствия ложки доставал пальцем. Издали неслись звуки музыки, и в сочетании с чистым прохладным воздухом все это было прекрасно.
...На Урале уже снег, на моем родном острове все еще дожди, а здесь днем жаркое солнце и только ночью холодно, сыро. Но самое удивительное здесь утро — теплое, с пряным запахом дыма от сжигаемых повсюду опавших листьев. А сизые дымки поднимаются прямо вверх—безветренно...
Основным моим собеседником в эти утренние часы сделался Белокуров (вот приобрел компаньона!), впрочем, и по вечерам нередко возникала необходимость общения. Скорее всего, он не кривил душой, когда рассказывал нам о всевозможных разумных решениях общества по отношению к таким, как я, — законы о трудоустройстве и другие гуманные законы — все они действительно существуют и действуют. Только лучше бы он не только о законах рассказывал, а прямо сказал; «Приедешь ты, брат, в пород твоего назначения, люди — они всюду живые, и везде на тебя будут смотреть как на близкого родственника черта; твоя задача — терпеливо и тактично приучать людей мириться с твоим существованием и зубами вгрызаться в жизнь, завоевывая ее шаг за шагом, по кусочку удерживая захваченное, расширять плацдарм; хоть на четвереньках, хоть ползком, но удержаться, и никаких фокусов, никаких зигзагов в сторону от взятой линии...»
Нет, товарищ Белокуров (теперь-то я уже могу тебя так называть), ты был не прав, подготавливая меня и других к тому, что, отбыв наказание, искупив свои грехи с баграми в руках, мы естественно и безболезненно войдем в нормальную жизнь... Хотя теоретически все так, ты забыл сказать, что практически это право каждый из нас должен уже на воле еще раз отвоевать, ежедневно, ежечасно побеждая недоверие — не только в окружающих, но и в себе самом... Доказательства? Пожалуйста. Моя теперешняя жизнь...
Невеселые рассуждения Серого прервал невесть откуда взявшийся тип.
— Чего пальцем жрешь! — рявкнул он. — А ну, покажь документы!
Несло от него винным перегаром. Серый, решив не связываться с