Выбрать главу

Она много читала о благотворном влиянии искусства, особенно музыки, на запущенные души и начала водить Аркадия в кино, в театры.

Ей стоило большого труда затащить его на балет, о котором он без основания подумал, что и без него жить можно. Ему приходилось немало сталкиваться с людьми, совершившими убийства, грабежи, насилие и... тоскующими по искусству, по прекрасному. Эти люди с пафосом рассуждали о готике, барокко, ренессансе, говорили, что часами способны стоять перед произведениями великих живописцев, испытывая трепет души от картин Леонардо да Винчи, Тициана, Рафаэля; они с умилением слушали музыку Чайковского. Но Рыжему казалось, что ничем эти пижоны от него не отличаются. Он был прав: действительно, если человек способен убивать самое прекрасное на свете — жизнь, что тогда стоят его рассуждения о прекрасном!

О танцоре он высказал следующие соображения:

— Ну что за охота такому длинному мужику заниматься бабьим делом! Хотя работенка не пыльная и прима эта наверняка весит меньше чем мешок с мукой.

Она ему играла на рояле свои любимые вещи, и Аркадий почти всегда ее сначала внимательно слушал и хвалил, но потом засыпал в обнимку с желтым медведем.

Она старалась понять Аркадия, покорить его, перешила свои платья, стала одеваться более современно. Но все это мало действовало на Рыжего, продолжавшего по-прежнему прикладываться к бутылке.

Однажды Аркадий и Лариса гуляли, и тут им встретились люди. Их было четверо — мужчины в теле, с довольными лицами, хорошо одетые, с насмешливым высокомерием озирающие встречных женщин. Был с ними и Евгений. Компания остановилась, и Евгений что-то сказал своим спутникам, показывая на Ларису. Потом он крикнул Рыжему:

—      Молодец, старик! Так держать!

Аркадия потянуло было к ним, но, посмотрев на Ларису, поникшую, бледную, и на дружков Евгения, от которых веяло здоровьем и нахальством, он обнял жену за плечи, и они ушли. Вслед им раздался циничный смех и прозвучал голос Евгения:

— Не бойся, Рыжий! Она еще протянет!..

Всю дорогу шли молча, обнявшись. Дойдя до дома, Аркадий попросил ее приготовить ужин и, уже убегая, крикнул:

— Я приду!

Он поехал к Евгению в надежде найти у него только что встреченную компанию. Взлетев на пятый этаж, он позвонил. Открыл незнакомый парень. Больше никого из компании не оказалось, но Евгений был дома. Сидел за столом как ни в чем не бывало, тянул пиво; перед ним — пепельница, полная окурков, и пачка сигарет; под столом — батарея непочатых бутылок — видно, кого-то дожидались.

Рыжий двинулся прямо на него.

— Сколько, говоришь, протянет Лариска?! — прорычал он, поднимая тяжелый, как кувалда, кулак.

В следующее мгновение, опрокидывая стулья, Евгений полетел головой в трюмо. Звон и треск наполнил квартиру. Рыжий все крошил и рушил. Воспользовавшись каким-то моментом, Евгений выскочил вон и покатился вниз быстрее собственной тени. У подъезда стоял его «уцененный» мотоцикл, который (бывает же иногда удача) завелся с пол- оборота. Когда внизу оказался Рыжий, от Евгения только дым из выхлопной трубы остался.

— Мне обидно стало, что эти гады над ней смеются, понял? Ведь она же, как котенок беззащитный. Как ты думаешь, человеку надо почувствовать к кому-то жалость?

Наверное, из жалости к ней он затем и напился у Барабана до потери сознания, так что до дома не добрался. Ведь бывает же такое: спит человек на собственной кровати, где мягкий матрац, чистое белье — все двадцать четыре удовольствия, а его это не устраивает. Ему все это нипочем. Он пойдет, напьется и ляжет в лужу...

Обнаружив себя утром в луже, Рыжий огорчился. Ему было холодно, и болела голова. Здесь у забора он ударился в философию о человеческом достоинстве и решил, что нужно делать деньги, чтобы не висеть на шее у Лариски.

Он вспомнил совет Антона относительно «полезного» человека, способствующего товарообмену в стране, и решил податься в Питер, чтобы вернуться к Лариске с приличной копейкой. Он вспомнил обещание Антона дать взаймы для разворота и направился к нему. Время было подходящее — розы были, и вишни тоже. В тот же вечер он мчался в автобусе, защищая от напирающих пассажиров полную здоровенную корзину с вишней, закупленной на базаре, и цинковое ведро, битком набитое розами (двести штук), приобретенными в питомнике по дешевке — шесть копеек штука. Розы должны были возместить ему дорожные расходы.

Автобус подбрасывало на ухабах, и сердце Рыжего каждый раз обливалось кровью. Он переживал за каждый упавший лепесток розы. Одна толстая баба чуть не уселась на корзину с вишнями, а какой-то остряк- самоучка стал отпускать шуточки насчет ОБХСС.

Новые заботы появились в аэропорту. Из-под корзины потекли алые ручейки, и какой-то служащий предупредил, что такую корзину в самолет не примут. Рыжий был готов бросить все к чертовой матери и бежать без оглядки. Устал он от этой возни, от жары, от тяжелой корзины. Но в самолет ее все же приняли, и настроение его поднялось, отчасти от того, что летел он впервые, и это было все-таки интересно. Место оказалось у окна, а рядом сидел молоденький паренек, видно деревенский, с нежно-розовыми щеками и чистыми глупыми глазами. Он тоже впервые поднялся на самолете. Паренек вытягивал шею, тянулся к иллюминатору. И такое у него было восторженное лицо, что Рыжий время от времени нарочно загораживал иллюминатор, чтобы насладиться тоскливой жаждой впечатлений в глазах паренька.

В Ленинграде, сдав в камеру хранения аэропорта корзину и ведро с розами, он отправился в город, и вот оно, наконец, божественное место, где «растут» рубли, где завтра будут заложены корни будущего комфорта,— рынок!

Он с нежностью рассматривал людей, сновавших между длинными лавками, выбирая фрукты и овощи. Решив познакомиться как следует с положением дел, он пустился в плавание между рядами. Добравшись до торговцев цветов, в том числе и роз, ахнул от удивления: поразили его и розы и их продавцы.

Собственно, назвать этих статных горбоносых джигитов продавцами у него язык бы не повернулся... Сердце Рыжего затрепетало при мысли, что скоро и он, возможно, таким станет: отличные костюмы, белые рубашки, галстуки, художественно подстриженные усы!.. Какие хочешь усы. Сколько хочешь усов! На голове моднейшие широкие кепи. А руки... белые. Пахло от джигитов дорогими духами и хорошим папиросами. А розы у них — свежие, будто только что срезанные.

Он с болью подумал о своих, порядком потрепанных, и подошел к одному, похожему на князя продавцу, чтобы поинтересоваться, как он ухитрился доставить цветы в Питер такими свежими.

— Какое твое дело! — сказал тот вежливо. — Тибэ циво надо! У минэ холодильник.

«Князь» презрительно отвернулся, а Рыжий отошел в сторону, даже не обидевшись, потому что понимал: тут размах, дело поставлено крепко, на широкую ногу, а секрет фирмы... кто же тебе о нем скажет!

Облюбовав место, где расположиться утром, он отправился ночевать в аэропорт, в зал ожидания. Несмотря на неудобную постель, проснулся утром бодрый и веселый. В успехе сомнения не было.

Выгружая на базаре корзину и ведро, он почувствовал, что к нежному аромату роз примешался подозрительный запах. Когда же, устроившись за прилавком, он открыл корзину, то увидел полусгнившие, издававшие отвратительное зловоние ягоды. Ко всему прочему выяснилось, что ягод на базаре было навалом. Стоили они не дешево, и хотя Рыжий назначил своему товару мизерную цену— рубль за кило, покупателей не было.

— Зачем просишь рубль, ненормальный! — поучала соседка-украинка, продававшая ленинградцам витамин «С» в виде прелой клубники,— ты проси двадцать копеек за двести грамм. Двадцать — никому не жаль, а двести — никого не устроит, возьмут по кило, вот тебе и рубчик. А рубль!.. Зачем нервировать покупателя, у него семья...

С розами дело обстояло лучше, их только нельзя было трогать. Единственные существа, обратившие внимание на вишни Рыжего, были мухи, облепившие корзину со всех сторон, и вечером он опрокинул корзину в мусорный ящик, бросив туда же остатки роз. Оставив корзину и ведро, он отправился восвояси, и денег у него было в обрез на поллитра водки и билет до дома.