И постепенно закралась в голову Серого мысль... Наверное, философия Вертинина — не философия вовсе, его разговоры — не мировоззрение, а всего-навсего маска, игра в интеллект; возможно, эти «крупные» и «малые» специалисты лишь играют интеллигентных людей, может, они, как в свое время Серый Волк, тоже хотят быть похожими на людей... Если это так, значит, вертинины — это та пена, что собирается у любого предмета в море, на воде...
Да, ушли Вертинин, Двоюродный Брат и Друг вместе со своими дискуссиями и рассуждениями; испарились «корреспонденты» и «аспиранты»; исчезли диковинные вещи и диковинные люди, а к Серому постепенно приходило сознание того, что вовсе не просто ориентироваться в мире и что, выйдя за ворота тюрьмы, человек не сразу понимает что к чему, с кем ему хочется быть, кому верить. А мимо мелочей проходить нельзя, и с теми, кто идет, не глядя под ноги, ему не по пути.
Говорят, замки, глазки, сигнализации, заборы — тоже мелочь. Так ли это? Неужели люди никогда не научатся жить без них?! Как сделать, чтобы люди не прятались за замками, а помогли уничтожить тех, от кого им приходится прятаться? Разве люди за замками не прячутся от людей же? Не прятаться надо, а бить тех, кто мешает жить, и тогда не нужно будет обвешиваться замками... Разве это мелочи?
Ушли вертинины, не стало диковин, пришла Чебурашка, и вернулся Концентрат; стали посещать Серого новые люди. Приходил врач с парализованными ногами (его привел, поддерживая, товарищ), рассказал о жизни, о методе, который он испытал на себе самом, о борьбе с обюрократившимися светилами медицины, мешающими ему лечить таких же, как и он, парализованных; появились люди, занимающиеся мужественным и труднейшим делом — воспитанием слепоглухонемых; приходили к Серому молодые, горячие мыслители-психологи; были чаепития и споры до глубокой ночи. Не одних прохиндеев привлекал Серый, оказывается, с ним охотно общались и другие люди, и как бы смешно он выглядел в их глазах со свой диковинной обстановкой. У этих людей все было ясно: была видна трудная работа парализованного человека, с ним общались больные и медики всей страны; были вчерашние безнадежные инвалиды — слепоглухонемые, ставшие сегодня студентами университета. Здесь не было шепота, тайн, здесь все было ясна
Раньше Чебурашка после работы бежала домой — за шкаф, а там ее мама и соседские тетки смотрели телевизор, до поздней ночи он гудел у ее головы... Да и теткам не запретишь. Что же им еще остается: в церковь не ходи, телевизор не смотри, а где же и о чем поговорить? А так хоть детективчик обсудить можно, тем более многосерийный. Но Чебурашке не уснуть. И приходят сожаления о несложившейся жизни и думы о том, как все будет, когда вернется из армии ее молодой солдат... И опять она почти до утра смотрит в ночь испуганными глазами, отыскивая свою вину. А вины нет: на доверчивого всегда отыщется подлец. Тут уже и вставать пора, чтобы идти в свой институт.
Что мог дать ей Серый? Прогулки в лес. Покой после работы. А если о тебе никто в жизни не заботился, и маленькая забота становится большой. На дворе зима, а на ней модное пальто, только от модного этого контура никакого тепла. Серый не мог ей купить дорогой шубы, а скомбинировал из купленной в комиссионке старой цигейки и охотничьего плаща такую шубу, что не страшны теперь Чебурашке никакие ветры и холода, да и людям завидно: где достала?! Мастера ателье постарались, и шуба получилась очень даже модная.
— Что я могу тебе дать? — спрашивала Чебурашка.
А что нужно Серому? Никого другого он бы не удивил этой комбинированной шубой и лесными прогулками, и если она за эту мелочь иногда уткнется ему носиком в глаз, он будет счастлив. Ему друг нужен, преданный человек. А они ведь, преданные, на улице не валяются... И если ее бессонные глаза уже не выражают вечного вопроса, «как жить дальше», если в них появилась радость, то и он тоже, наконец, избавился от одиночества. Они были богаты — они любили друг друга, а это и есть улыбка Фортуны, но Фортуна улыбается незаметно для других тем, кто ее улыбку сумеет оценить.
Однажды, держа в своих ладонях маленькие ручки Чебурашки, Серый ощутил неестественно быстрый, к тому же совсем слабый удар. Он заставил Чебурашку обратиться к врачам, ее положили в больницу. У нее оказалась тахикардия. Ей повезло: болезнь только начиналась. Но стало известно, что Чебурашке вредно солнце, что ей нельзя быть на жаре, и еще оказалось много другого, чего ей было нельзя. И Серый решил, что повезет ее на остров Сааремаа, где отличный воздух, можжевельник, где спокойно и, где, наконец, есть море. Эту идею они тут же и осуществили, Чебурашка взяла отпуск. Было лето.
Он и раньше посещал свой остров, который неосведомленные москвичи считают туманным и дождливым. Впрочем, москвичи так думают вообще о Прибалтике, хотя нигде в мире нет более устойчивой погоды, чем в Прибалтике, а на острове Сааремаа особенно. Просто москвичи не знают, что морские ветры, нагоняющие на Эстонию тучи, через час или два их отгоняют, чтобы солнце могло обласкать и согреть только что орошенную почву. В Прибалтике всегда легко дышится, там море, лес, речушки и озера, прекрасные пески и самые душистые цветы, и все это так полезно, так нужно Чебурашке.
На Сааремаа его помнили. Когда Серый после публикации «Записок» впервые приехал на остров, он встретился с теми, кто учился с ним в одном из тех трех классов начальной школы, которые и на сегодняшний день составляют его скромное образование, бывшие соученики уверяли, что помнили и его, и описанные в книге события.
Серому приходилось встречаться с людьми, которые красочно рассказывали, что именно они сражались с бандой апостолов Ораса. Они так увлеченно описывали эту битву, что ее можно было перепутать со сражением у Техмумарди, на острове, с кровавым ночным боем между наступающими советскими и отступающими немецкими войсками в 1944 году.
Он познакомился также с милиционерами, уверявшими его, что сами ловили Серого Волка в местах, где он никогда не бывал. Находились люди, сообщавшие как бы между прочим (скромно, тихо, доверительно), что это они Серого Волка в свое время вынюхали и выдали властям, некоторые хвастали тем (встречал он и таких), что его якобы скрывали, кормили, снабжали деньгами, а его мнимым жертвам, которых он по пять раз обкрадывал и по нескольку раз убивал, — им нет числа.
Остров, как и ожидал Серый, принял их ласковой свежестью и солнечным золотом.
В доме, в котором помещалась гостиница, раньше было отделение милиции, так что он с этим домом был хорошо знаком.
Они съездили в лес Тырватлааксма — к отцу Серого, затем отправились обедать в один из приятнейших ресторанов республики. Здесь очень уютно, только редко играют профессиональные музыканты для жадных до танцев островитянок; за них это делает почти каждый вечер Кити- Мари, то есть Мари с хутора Кити. «Кити» по-эстонски означает замазка, стало быть, получается что-то вроде Мари-Замазки. Лет тридцать назад на хуторе Кити-Мари играла одним пальчиком на рояле вальсы, теперь Мари поседела, но зато она играет всеми пальчиками. Поэтому в новом ресторане острова не перестают звучать польки, вальсы, танго и бойкие фокстроты. Шейки и твисты она презирает, благодаря чему грациозные островитяночки ограждены от дурного влияния танцевальных новшеств, позаимствованных у народов Африки.
Вечером в парке Чебурашка кормила белок и уток, а потом Серый повел ее на ту улицу, где был дом, в котором его когда-то не слишком вежливо допрашивали, обвиняя чуть ли не в международном шпионаже, после чего он убежал в лес. Он показал этот дом Чебурашке и рассказал о том, как именно родился Серый Волк.
Чебурашка и Серый ездили по острову, и везде им встречались улыбающиеся люди, но Серый показал удивленной Чебурашке заросшие крапивою и лопухами дома в местечке Вальяла — хутор Арту Талу, хозяева которого были тогда вырезаны бандитами. Кем? Знаменитым Иль- пом? Нет, другими людьми, хотя авторство той кровавой резни эти люди с удовольствием уступили Ильпу, так же как это делали другие ильпы в других местах.