В лесу было тихо и тепло, когда он уходил с хутора, где это совершилось. Падали мокрые снежинки, и он им радовался — они скрывали следы его лыж. К утру он пришел под Пярну, к реке, и сидел у старого рыбацкого баркаса, наблюдая, как льдины в одиночку и группами стремились в море.
Льдинам предстояло превратиться в воду, но что предстояло ему, Серому Волку? Если превращаться — в кого? Если в человека,— как? Посмотрев на гнилой и дырявый, видавший виды старый баркас, он подумал о себе, что тоже, хотя и не стар еще, но уже дырявый и видавший виды, только баркас честно отслужил, а он — нет. Его родили для жизни. Но родили-то его люди... Значит, он жить должен среди них, а не в лесу.
Он достал свои пистолеты и, немного поколебавшись, бросил их в реку. Оружия он больше носить не будет. Тем не менее, выбросив пистолеты, он себя почувствовал как-то неуверенно. Ведь до сих пор он полагался только на пистолеты. А теперь на что полагаться? Или бояться больше некого?
Но против правосудия с пистолетами не повоюешь. А потом, он устал бояться... Он вспомнил, как обычно поступали воры, убивавшие своих врагов в тюрьме или в колонии, — они шли на вахту и заявляли о себе. Может, и ему идти и заявить о ликвидации Ораса, может, это ему зачтется, ведь он бандитов убил?.. Эта мысль как пришла так и ушла; никогда никому он не скажет об этом, и эту тайну скроет болото. Навсегда. Чтобы не всплыли ни тайна, ни ненависть.
...Луна. Сугробов блеск звучащий. В недолгой и смятенной тишине последний волк из последней чащи скользнет, как призрак, в смутный мир теней... Какой короткой стала волчья ночь! Как бьют огней удары ножевые, какой вдали зловещий гул и звон, как вытесняет запахи живые привычная промышленная вонь! И затаилась быль, как будто небыль, в мертвящей и незнаемой тоске... Знать, чует — ждать недолго, до выстрела ли, до ножа...
Он смотрел на снег, снег был синий. Этот весенний снег был синий, да и воздух был синий; он обратил внимание, как красиво все вокруг, как покойно и чисто. Значит, даже снег может быть разноцветным...
И тогда он пришел в Таллин. Пусто было в душе, а если бы в ней звучала музыка, это были бы звуки вагнеровской «Гибели богов» или «Реквием», это был бы траур по собственной мятежной душе. Он шел сначала к Альме.
Двери ему открыл худой юноша в очках, в халате. На вопрос об Альме он сказал, что она умерла. И, обратив внимание на странное выражение лица Серого, юноша сочувственно спросил, кем ему Альма приходилась. И Серый сказал:
УЛЫБКА ФОРТУНЫ
Ахто Леви
Часть первая
ЧТО БЫЛО ПОТОМ
Прибытие
Рыжий и Серый
Застывшее время
Маленькие успехи
Кабинетная жизнь. Первая работа
Рефлекс авантюрной жизни
Обыкновенная жизнь
Сашко
Жизнь Серого стала кипучей и деятельной. Утром бегом на базу. Тут все просто: хватаешь мешок с зерном и кладешь куда надо. Собственно, всю смену стоишь на одном месте — у транспортера, который этими мешками в тебя кидается. Их надо только успевать хватать, иначе такой завал образуется — не дай бог. Когда транспортер не работает, зернохранилища очищают вручную. Вся бригада — семь человек —в глубокой, похожей на колодец шахте лопатами толкает остатки зерна на нижние транспортеры. Работа эта, разумеется, пыльная. Смену отмахал на базе, затем бегом в гостиницу уголь бросать.
Рыжий пристроился
Аквариум
Весна
Семейные заботы. Самурай
Будни
Несостоявшаяся любовь
Решение
Часть вторая
ВЫБОР
В зоопарке
Первые шаги
Профессор Русаков и первые впечатления о странном мире. «Тихий уголок»
На приеме у министра
Квартира, гарнитуры.
Слава, личная жизнь.
Концентрат.
Посетители, в которых попробуй разберись...
Странные люди, странные дома, непонятные интересы и незаслуженные обиды
Серый обзаводится диковинами
Чебурашка
Письма
Только безнадежный эгоист пьет из родника радости в одиночку
Волчья ночь. Рассказ о том, как родилась и умерла ненависть
Родные места. Бессоница
Узнав, что похоронил Альму старый священник Альфред, Серый, не простившись с юношей, ушел, чтобы снова скитаться по городам, шататься по улицам, по ресторанам. Он узнал, что Этель вышла замуж, и не пожалел о ней. Он съездил к знакомым, хранившим часть его бумаг и писем, а также деньги на черный день, забрал их и продолжал турне по кабакам. Однажды вечером в узкой щели между деревянными заборами ему встретились трое.
Они разом напали на пьяного Волка, и когда он, наконец, был в состоянии отделиться от земли, у него остались лишь его бумажонки, никому другому не нужные. Единственное, что у него еще оставалось,— свобода.
Но что с нею делать, он не знал.
Он брел узкой улочкой, когда ему по голове свистанули камнем. Камень летел, пущенный рукою мальчугана, и сбил велюровую шляпу Серого.
Волк оказался в центре весьма знакомых событий — войны между дворами, а может быть, между улицами, а может быть, и между районами, но не более. Да, тут шла война, свистели пули — камни, а он стоял посередине... Мелькнуло: на чьей ты стороне?.. Впрочем, это был смешной вопрос, ведь противники—замечательные мальчишки и из одного в принципе лагеря. Ну, а если бы Серому было двенадцать? Тогда, вероятно, он был бы на какой-нибудь одной стороне и переход к другим означал бы измену.
Удаляясь от места «боя», он думал. Когда он был мальчишкой, он тоже принимал участие в «дворовых» войнах и стоял за свой двор. Где же теперь его двор? Куда ему деваться теперь? Продолжать жить с ворами? Он стал вором тогда, когда воровская жизнь разваливалась, когда ворам понадобились свежие «кадры», чтобы было кому защищать спины «авторитетным» вместо ушедших или зарезанных.
Он стал вором, потому что имел уже славу легендарного беглеца и потому что сам от окружающей жизни стал если не жестоким — жестким и научился бить других.
Воры, принимая его в свою среду, не догадывались, что он уже разочаровался в их «принципиальности» и «честности», в экзотике их быта и законов, став одним из них лишь для того, чтобы не быть терроризированным ими же.
Еще было одно обстоятельство, заставлявшее его войти в воровское сословие даже тогда, когда он в нем уже разочаровался: после одного из побегов, находясь в одиночной камере на спецрежиме, в условиях, достойных страшных преступников, убийц и грабителей, с которыми его содержали, он решил отныне соответствовать этим условиям. Он внушил себе, что уже является страшным человеком, и стал распространять о своих «подвигах» слухи более чем правдоподобные. И о нем пошла молва...
Но теперь он не хотел возвращаться к этой разлагающей жизни. Куда? Куда же? Один во всем мире, один — значит, против всех.