— Значит, похоже?.. Отлично! Это мне и нужно. Я им сделаю! Всем пошлю по фотке. А потом… Ой, как я им потом кайф шугну! Конкурентики проклятые! Завистники чертовы…
— Тоже… на… первое апреля? — робко спросил Андрей, пугаясь сейчас почему-то Суровцева, уютно улегшегося под скорбным отблеском свечей. Трудно было понять, кому хочет Суровцев послать такой зловещий снимок.
— Угадал образ, пацан! — похвалил Суровцев. — Молодец! Голова варит отлично. Считай, бленда у тебя почти в кармане. Ну, поехали, что ли? — и он вновь опрокинулся навзничь, принял прежнюю позу и, довольно долго повозившись с улыбкой, упрямо не желавшей сползать с лица, наконец совладал с ней и замер.
— Снимай… — шепнул он. — Я готов.
Андрей трясущимися руками приладил к аппарату вспышку и приник к видоискателю.
Щелкнуть он не успел. Потому что «покойничек», заставив Андрея вздрогнуть, вдруг дернулся и закричал:
— Вот черт! Погоди, Андрюха!.. Главное забыл!.. Эх, обо всем приходится думать самому… Катя, где ты? Иди сюда!
Катя, приникшая к двери и с любопытством наблюдавшая за происходящим, шагнула к отцу.
— Кошелек мой принеси, — отрывисто бросил он. — В пиджаке он.
Катя принесла кошелек, Динэр Петрович высыпал из него на постель лужицу монет, выудил два пятака, сгреб остальные монеты обратно в кошелек и метнул его Кате:
— Положи где брала.
— Можно я рубль возьму? — попросила вдруг Катя. — На кино. И на мороженое.
Динару Петровичу просьба не понравилась.
— Не мешай! — закричал он. — Видишь же — я очень занят. Умер я, умер! Дай сосредоточиться, не мешай. Вот воскресну — тогда и поговорим о финансах.
— Ладно, — уныло согласилась Катя. — А после дашь?
— Не мешай, говорю! — завопил Суровцев. — Вот пристала! Дети, называются. Нигде от них покоя нет. Умирать для хохмы — и то спокойно не дают.
Он вновь закрыл глаза, ловко положил на них пятаки — вверх орлом и, уже совсем приготовившись отходить к фотосъемке, вновь чертыхнулся и нервно окликнул фотографа.
— Эй, ты здесь?
— Здесь я, — отозвался Андрей, загипнотизированный всем, что происходило.
— Свечку одну подай. Горит которая. В руку давай! — Динэр Петрович, ослепленный пятаками, поднял руку и терпеливо задергал пальцами.
— А где свечку взять? — растерялся Андрей.
— Из подсвечника вынь.
Андрей пугливо коснулся стволом свечи торопливой ладони Суровцева, а он, схватив свечку, опустил
руки на живот, поверх простыни и смиренно затих.
— Снимать, что ли? — уронил Андрей.
— Давай скорее, пока свеча не начала течь. Пальцы ошпарит. Сымай!
Андрей принялся щелкать, живо меняя точки съемки. Едва он сделал последний кадр, как «покойничек» вскочил, вдел свечку обратно в подсвечник и стал дуть на ладонь, будто боялся, что она выкипит как молоко.
— Уф, горячо! — приговаривал он. — Думал, не выдержу.
— А как вы догадались, что пленка кончилась? — восхитился Андрей, радуясь, что Суровцев уже снова живой. Хоть и понимал, что происходящее — чушь на постном масле, а все равно страшноватенько.
— Чудак! Я же считал, когда ты снимал. Еле дождался тринадцатого выстрела… Когда будет готово?
— Хоть завтра.
— Ну, молодец. Я рад. Приходи, приходи. Ты же должен будешь забрать свою бленду.
— А… разве… — Андрей растерялся и умолк.
— Что такое? — сощурился Суровцев. — Я, брат, люблю так: товар есть — деньги на бочку, товара нет — разговора нет. А за блендочку не волнуйся, я ее теперь только тебе и отдам. Прямо в ручки — как и договорились. Значит, завтра товар будет?
— Будет, — пообещал Андрей, отводя глаза. — В это же время.
— Честное пионерское?
— Честное пионерское, — отозвался эхом Андрей.
— Так я жду…
Андрей торопился домой. Его разбирал смех. Сейчас, когда Суровцев с его странноватой выдумкой оставался позади, все случившееся представлялось ему уморительным кошмаром, и он, посмеиваясь, представлял, как станет, помирая от смеха, рассказывать эту невероятную историю друзьям.
Дома мать была не одна — к ней пришла соседка. Мать хлопотала на кухне, где они и судачили.
— Чего поздно ходишь? — покосилась мать.
— У Суровцевых был.
— Это зачем еще? — мать замерла у плиты.
— Катин отец попросил… фотографировал я его.
— Жулика этого?! — всплеснула руками мать. — Он же меня сегодня опять обсчитал.
Соседка закивала:
— Жук он известный, это уж точно. В чужую копейку как клещ вцепляется.
— А что случилось? — поинтересовался Андрей. — Он ведь за кассой впервые сидел. Кассир заболел.