— Ну и ну! — папа явно сердился за что-то на маму. — Дача взятки, дорогая, карается по закону. А это — самая настоящая взятка, — папа взвинтил голос, едва не кричал.
— Тише! — испуганно сказала мама. — Детей разбудим… Ты не волнуйся, я ему хорошо ответила. Больше это не повторится, я уверена. Он и сам, по-моему, был напуган больше моего. Если бы ты видел, как поспешно он спрятал все обратно в свой дипломат и вылетел из класса. Как дым в трубу…
— Напугаешь такого! — с сомнением протянул папа, — Он сам кого хочешь напугает. Ишь, что придумал, прощелыга — учительнице деликатесы принес. Кушайте, мол, товарищ учительница, на здоровье, но уж к моим деткам будьте поснисходительнее. Ну и жулик. А я бы на твоем месте в милицию сообщил…
— Не надо, — мягко остановила мама. — Он больше не станет. Сам посуди. Может, он это от отчаяния Может, мечтает человек, чтобы дети хорошие отметки имели… Вот и пошел на глупость… С горя…
— Вот-вот! — подхватил папа. — Заметь, как ты сказала: чтобы имели хорошие отметки, а не хорошие знания. Все верно — знания за банки икры и сервелат не купишь. Что бы ты мне ни говорила, больше я о нем не желаю слушать. Поверь — не станет выращивать редиску тот, кому дешевле купить ее на базаре. Ишь, что придумал, мошенник! Припрятал, видать, весь дефицит в своей вотчине и распоряжается им по собственному усмотрению. Вот так трюк — попытаться купить учительницу сервелатом и икрой, чтобы в обмен она осыпала его отпрысков пятерками! И не пытайся оправдывать его, он прекрасно знал, что делает. Это — взятка, не иначе. Учти, твоя мягкость до добра не доведет. И говорю тебе: если узнаю, что он еще раз намекнет о чем-нибудь таком — сам пойду к лейтенанту Барханову. И прошу держать меня в курсе. Обещаешь?
— Обещаю, милый, обещаю. Не волнуйся, я ведь не маленькая…
Голос отца впервые потеплел:
— Да уж… Хорошо, что напомнила. Я ведь чуть не забыл, что ты у меня уже и школу закончила.
Это он так шутит…
Родители умолкли, а я долго не мог уснуть, размышляя над странным их разговором. Что же это. Выходит, кто-то хотел дать маме взятку? Купить у нее пятерку по математике, которую она у нас преподает? Вот так новость. Но кто бы это мог быть? Отец Васьки Кулакова? Конечно, нет. Отец Васьки, Николай Степанович, был столяром. А папа ясно сказал, что тот, который обидел маму, лакомым дефицитом командует. Васькин же отец командует не сервелатом, а пахучими досками. Мастер он замечательный.
Думаю, если надо, он и из сервелата дворец сколотит. Да еще и с фигурной резьбой. Только кому съедобный дворец нужен? Опасно такой без присмотра оставлять — вмиг прохожие разберут, собаки дожуют, куры и воробьи доклюют. Нет, дворец из cepвелата — это все равно, что колбаса из картона или пенопласта. Похожа на настоящую, но ведь ее только на сцене и можно класть на стол. Если надо, чтобы ломился он от всего такого, потрясая зрителя… Не станешь ведь в театре держать настоящую колбасу вместо бутафорской. Не пойдет! В театре колбаса из картона в сто раз красивее, свежее и долговечнее даже той, что прямиком с мясокомбината. Ей холодильник не нужен. Так что закоренелый враг математики и дисциплины Васька Кулаков отпадал начисто. Чей же папа работает на фронте колбасы? И из какого класса? Ведь моя мама ведет математику во многих… Можно, конечно, утречком спросить у нее самой, но неловко. Получается, сам признаюсь, что подслушивал, как они с папой беседовали.
Когда наутро, на первой же перемене, в класс вошел лейтенант Барханов, у меня упало сердце. В другой раз и не подумал бы ничего плохого: А тут вдруг заволновался… В довершение всего, милиционер прямиком направился ко мне. Наверное, мое вытянувшееся лицо в ту минуту являло жуткую картину.
Лейтенант Барханов миролюбиво протянул руку:
— Поздравляю тебя и Андрея! Мне вчера о вас Стасик рассказал, братишка. Поздравляю с победой.
Я засмущался. Ясно же, что машинка — это общая награда всем, а вовсе не лично мне с Андреем. Может, Стасик больше чем кто-либо другой имеет права на эту машинку. Ведь это он, а не кто другой — командир отряда юных друзей милиции. Ведь это он повел наш отряд спасать и защищать глупых увальней — улиток, позволявших давить себя на бетонных плитах после дождя. У нас с Андреем, если честно, хлопот было меньше, чем у Стасика. Сфотографировали, написали, послали в газету. Вот и все дела. А если в Ташкенте вдруг рассудили, что наши улитки не менее важны, чем джейраны или пингвины — так тут мы с Андреем совершенно ни при чем. Жюри не за нас обрадовалось, а за спасенных улиток. За Стасика оно обрадовалось, про которого мы и рассказали в том своем послании в газету.