И тут я придумал отличную вещь. Что если утречком, еще до уроков, сбегать к Николаю Степановичу? Отец Васьки Кулакова — столяр милостью божьей. У него и замочек сыщется, и вставит он его в дверцу шкафчика в секунду. Думаю, не откажет.
Николай Степанович вопросов не задавал.
— Сработаем, коли надо! — с ходу пообещал он. — Вот подберу замочек махонький и приду. Сегодня же. Слово мое верное. Для дорогой Аллы Сергеевны мне ничего не жалко. Что надо в кабинет — пускай смело просит. Мой рубанок всегда в ее распоряжении.
До уроков поспел я и к лейтенанту Барханову.
— Виделся с завмагом, — сообщил он.
— И что же?
— Сама невинность. Говорит, кальмаров только в кино лицезрел, а на прилавке его, говорит, морские зверюги сроду не водились. И что все остальное — поклеп на честного человека, передовика отрасли.
— И письмо отрицает?
— Смеется. Говорит, у него своя пишущая машинка есть, чужая ни к чему.
— Станет он на своей печатать. Себя же и выдать!
— Ясно, придуривается. Ну ничего. Мыслишка у меня одна появилась. Я сейчас на мотоцикле кое-куда слетаю…
Николай Степанович был так же точен, как плотницкий уровень, которым он проверял и углы, и поверхности. В кабинет математики он вошел после второго урока с ящиком инструментов. Поздоровавшись, деловито осведомился:
— Который тут шкаф барахлит, показывайте, Алла Сергеевна.
Мама удивилась:
— А что, собственно, случилось?
Николай Степанович достал из-за уха остро отточенный карандаш и принялся размашисто чертить им в воздухе:
— Так ведь сынок ваш, Володя… Замок, говорит, надобно врезать. Чтобы неповадно было лазать кому ни попадя. Есть у меня замочек такой, — он кивнул на свой ящик. — Щас врежу, вы только покажите — куда.
Мама поджала губы, сердито стрельнула в мою сторону и громко сказала:
— Вот какое дело, Николай Степанович… Володя не смог вам правильно объяснить. А просьба у меня, и правда, имеется. Видите эти шкафы? — Она обвела рукой вдоль стен.
— Как не видать? — согласился Николай Степанович.
— Ну так вот. Нужно из каждого вывернуть замок. Понимаете — вывернуть…
Николай Степанович заморгал. Было от чего прийти в изумление.
— Это как же? В смысле?
— В самом прямом смысле! — подтвердила мама. — Они нам мешают работать. Постоянно открывать, закрывать — целая история. Одним словом, помогите, коли есть желание. А вот и ключи. Тут все…
Столяр виновато развел руками:
— Желание-то наше, знаете как? Что хозяин желает, то и сработаем.
Он выворачивал замки и складывал их аккуратной стопкой. Завершив дело, показал маме:
— Вот замочки ваши. Все до единого.
— А вы их с собой заберите, — сказала мама. — Они нам больше не понадобятся.
Николай Степанович никак не решался, и тогда мама вдруг обратилась к Суровцевой:
— Катя, прошу тебя — помоги. Николаю Степановичу.
Суровцева поднялась из-за парты, заливаясь краской.
— Я?.. Что?
— Сложи замки в ящик Николая Степановича — он их унесет с собой.
Негнущаяся, как швабра, подошла Катя к столяру, неловкой рукой потянулась к груде замков. Или мне это только показалось?
Во всяком случае, с самого утра я ничем не выдал себя Кате.
Уже уходя, Николай Степанович на миг задержался у двери и недоверчиво спросил у мамы:
— Выходит, за этим звали? Чудеса… Я их в сторонке держать буду, вы не думайте плохого. Вы только кликните — живо на место верну замочки ваши.
Мама устало улыбнулась ему:
— Спасибо. Николай Степанович. А замочки пускайте в дело. Больше они не понадобятся.
Начинался последний урок, когда за окном зарычал мотоцикл. Я приподнялся, приник к окну. В клубах пыли летел лейтенант Барханов. Обогнув школу, он завернул на школьный двор. Я едва дождался конца уроков. Но Барханова уже не было, не стоял во дворе и его мотоцикл.
Я проходил мимо приемной директора, когда Мумин Ахмедович скользнул в коридор. Увидя меня, он заулыбался, взял за руку, завел в свой кабинет и, подняв вдруг стоявшую в углу корзину для бумаг, поставил ее на свой стол и достал из нее какие-то клочки. Они лежали в корзине горсткой, как конфетти.
— Узнаешь? — он протянул мне несколько клочков.