Мир кормится идеями и мыслями, — вдруг появляется у него в голове. Индивидуальность есть непременное условие стабильности Сущности. Человек не обладает активной избирательностью в силу хаоса мышления. Посему приходящие мысли есть дар, обмен, опыт, предрасположение к внешним влияниям, направление цели, подключение, блуждающий разум.
Впереди, из номера, выходят Мариам и гитарист. Они двигаются, не замечая Леонта, к лифту, занятые сами собой, и Леонт, проскальзывая совсем близко и невольно чувствуя запах духов, понимает, что его не видят. Он даже нарочно взмахивает рукой, но гитарист наклоняется и целует Мариам в яркие губы, а она льнет к нему с такими полузакрыто-томными глазами, что Леонт сразу вспоминает все ее достоинства под платьем и безупречно-совершенную, как у японок, форму ног. Но почему-то именно сейчас ему все безразлично.
Звеном, соединяющим миры, является мысль. Информация передается не только логикой, но и многократным "толчением воды в ступе".
"Как же я раньше не додумался, — думает Леонт. — И так просто. У Сущности несколько другие ценности. Стоп, хватит, — говорит он, — я, кажется, шел в бар". И сейчас же раздвоенность пропадает, и он видит, что спускается по лестнице вниз, но там, за спиной, мелодично захлопывается дверь лифта, и он понимает, что ему ничего не привидилось.
— Пива, — заказывает он в баре.
Рыжие волосы и выгоревшая прядь — девушка возбуждает внимание, как яркое красное пятно. На ней блузка "топ" и такие замысловато-простецкие шорты, что виден выпукло-вмятый пупок и начало двух шелковистых ложбинок под джинсовую ткань от острых углов бедер.
Не Анастасия ли?
Или та, с наушниками, которая обречена оставаться позади?
— Нет, — говорит она.
"Когда они ходят в этом со своими ножками-ходульками, — думает Леонт, — сразу видно, что у них там ничего нет, по крайней мере — ничего лишнего, что отвлекало бы внимание, и еще они подделываются под мальчишеский шик. Они все так начинают, но потом, черт возьми, все это куда-то девается и они превращаются в плоские жерди или необъятных толстух с жирной неровной кожей и сухими волосами".
— Повторить? — спрашивает девушка.
От Анастасии ее отличает цвет глаз.
А от той, другой?
— Да, пожалуйста, — поспешно соглашается Леонт.
"Они слишком любят мужчин и себя, — думает он дальше, — это их губит".
— Может быть, немного темного?
"… нас все время что-нибудь подводит", — додумывает он.
— Все равно. Выпьете со мной?
"… но иногда они никого не любят, ими крутит дьявол или еще что-нибудь…"
— Если позволите, только прохладительное.
Она присаживается напротив, зажав в руках влажный стакан, и, качая головой, смотрит зелеными глазами из-под русой челки. Какие они у других?
"Девочка привыкла к пляжным романам", — думает Леонт.
— Как вас зовут? — спрашивает он.
— Саломея, — отвечает она, беспечно постукивая ногтем по стеклу стакана.
"Явно скучает", — думает Леонт.
Девушка согласно кивает.
— Тоти не нравится, когда я с кем-нибудь долго разговариваю, — говорит она.
Девочки с небольшим сексуальным опытом похожи на зверьков.
— Кто такой Тоти? — Ему забавно.
— Тс-с-с… не так громко.
— А… понимаю, он спрятался под стойку?
— Нет, просто он ужасно ревнив, а это моя первая работа.
— Значит, мне опять не повезло.
Она вежливо смеется, показывая крепкие белые зубы. Слишком вежливо для такой работы.
Ее отвлекают к другому концу стойки. Бар полупустой. Публика предпочитает проводить вечерние часы на свежем воздухе. Один Аммун сидит в углу у окна. Он многозначительно кивает Леонту. Правый глаз у него с наклейкой. "Я и одним передаю ваше настроение", — обычно объясняет он.
Леонт делает вид, что не замечает его. Еще один недоброжелатель до конца жизни.
— Почему вы не там, со всеми? — спрашивает девушка, возвращаясь.
Она доверчива, как котенок.
— А вы?
— У меня работа. — Она кокетливо играет губами.
— Плюньте на нее…
Плоский волнующий живот и маленькие острые груди, соски которых просвечивают сквозь тонкую ткань даже в сумраке бара. Мысленно он уже переспал с ней. Если бы она была Анастасией или… или, разве он раздумывал бы?
Она снова садится рядом, подпирая подбородок хрупким кулачком, готовая к долгому разговору — не к лучшему времяпровождению.
"В дни моей молодости все было не так, — думает Леонт, — по крайней мере, мне нравилось — они волновали меня больше, и продолжалось это до тех пор, пока в жизни не появились более важные вещи. Увы, приходится это констатировать".