А как же, — отзывается Мемнон, — рационализм — это высшая зависимость от этого мира. Но это не все. Имеется еще кое-что.
Наконец-то, — восклицает Леонт, — где ты пропадаешь?
— Смотри, смотри! — Хариса хватает за рукав и тянет к шторе. — Видишь женщину в красном? Значит, где-то здесь и Гурей.
Она стоит совсем близко, и Леонт чувствует тонкий запах косметики. Стоит сделать простое движение, и он действительно попробует эту детку на вкус.
Колодец достаточно глубок, чтобы ты погрузился с макушкой, — напоминает Мемнон. — У тебя нет шансов выбраться, хотя тебе это ровным счетом ничего не будет стоить — она и так влюблена в тебя по уши. Забей же золотой гвоздь и не мучайся.
Ты непоследователен, — возражает Леонт. — К тому же Хариса так совершенна, что одного того, что я пялюсь на ее грудь и каждые пять минут вхожу в противоречие с самим собой, достаточно, чтобы выбить меня из колеи на ближайшие два часа.
Красота женщины — это не что иное, как ловушка для мужчин. Только немногие из женщин в зрелости сотворяют из нее нечто большее, — замечает Мемнон.
Боюсь, что твои доводы носят чисто умозрительный характер. Хотя… может, стоит попробовать?
Но вместо этого произносит:
— Если этот тип не явится, я не особенно расстроюсь. Из-за того, что когда-то мы сидели с ним за одной партой, он готов сесть на голову, и это называется дружбой?!
— Хочешь, я вас помирю? — спрашивает она чуть-чуть легкомысленно, как способна спросить только женщина, которую после тридцати пяти волнует не будущее, а настоящее, которая уже успела стряхнуть усталость под душем и сменить дорожный костюм на легкое платье цвета морской волны, обрести шедевр ловкого парикмахера в гостиничном кабинете, и вообще, произвести над собой ряд изменений, сродни загадочным метаморфозам женской души, которые так волнуют Леонта. Ему даже кажется, что он чувствует воздушность ее платья, и на мгновение представляет ее бездумно податливой с запрокинутой головой и полуоткрытыми влажными губами.
Не то, не то, — напоминает Мемнон. — Мечтательность губит не одного тебя. Стоит ли тратить время впустую?
— Совсем недавно Анга устроила ему маленький скандал, — рассказывает Хариса, — из-за того, что он не уступил в споре. Она способна поссориться даже с телефонной трубкой. Иногда она их разбивает о собственную голову.
Кажется, что Хариса абсолютно равнодушна к его мыслям.
И, слава Богу, — говорит Мемнон, — если нет собственных. Умных женщин слишком мало, и они предпочитают держаться в тени.
— И с тех пор он носа не показывает? — спрашивает Леонт, сглатывая слюну и с трудом обходя взглядом мраморную шейку.
— Но из-за этой он точно появится.
Теперь уже и Леонт с любопытством рассматривает зал. Меньше всего его волнует в нем публика.
Хотя…
— Постой… постой… — озадаченно спрашивает он, — кто, ты говоришь, эта женщина?
Что-то в его интонации настораживает Харису. Она отрывается от шторы и бросает на него взгляд, полный удивления и тревоги. Конечно, ей тоже хочется иметь что-то взамен своей душевной невинности.
— Кажется… — произносит растерянно Леонт, — я ее хорошо знаю. Было бы неучтиво торчать здесь. Извини.
Хариса уступает его с сожалением. Как всякой женщине, ей грустно оставаться в одиночестве даже наедине со своими мыслями, которые не отличаются полной ясностью и для нее самой представляют едва ли доступную загадку.
Если мужчины для достижения своих целей пользуются абсолютно логическими доводами, и довольно часто, это может в конце концов навести на некоторые размышления, например, о форме носика или достаточно ли хорошо сидит на вас костюм, или о вздорности характера; но, может быть, все дело в том, что вы чересчур чопорны и не позволяете даже намека на вольность, а мужчины так недогадливы, что не пробуют взять вашу крепость штурмом.
"Ну их всех, — думает в отчаянии Хариса, — чем я хуже Мариам; в конце концов, я тоже могла бы быть более неразборчивой в мыслях и поступках. Женщины только выигрывают от этого".
Она так расстроена, что не замечает, как рядом с нею появляется мужчина с зеленым лицом.
У него крупный нос и вывернутые толстые губы. Он достаточно высок, чтобы наклониться под весом пиквикского брюшка и поцеловать Харису в шею.
— Какая душистая, — бормочет он, близоруко рассматривая кожу на ее плечах.