Чтобы отвлечься, Мицос заставлял себя думать о Руле, старался вернуть состояние злорадного спокойствия, которое пришло к нему там, у нее, как только он понял, что никакой банды, никаких преступных связей у девчонки нет, а есть только кучка отчаянных мальчишек, гимназистов или студентов, готовых на все, чтобы доказать друг перед другом свою мужскую значительность и смелость. И эти сопляки хотели перехитрить человека, который чуть ли не в два раза старше их! Да через месяц они станут благодарить Мицоса за то, что он спас им жизни, отвел от них дула карабинов военной полиции. Пусть себе тешатся, пусть готовят на завтра свой бесхитростный план. Утром откроют газеты — и вздохнут с облегчением: Белояннис казнен, операция отменяется, товарищи! Рула, конечно, будет негодовать: девчонка, она плохо себе представляет, что такое автоматная очередь из пронесшегося в двух шагах джипа… очередь, от которой согнешься в три погибели, заскулишь и повалишься боком на землю, пытаясь подтянуть колени к разорванному животу… Мицос так отчетливо представил себе, как соскакивают с джипа полицейские, как они подбегают к скорчившейся на асфальте девушке и, перевернув ее на спину, переглядываются с грязными ухмылками, — так отчетливо ему представилось все это, что он закрыл глаза и тихо застонал. Что, Рула, каково тебе сейчас лежать с закатившимися глазами перед этим наглым самодовольным мужичьем? Героиня, мученица, признайся: не подозревала, что будет так больно, так тяжело умирать? Рула, Рула, кому это нужно? кто он тебе? почему ты, молодая, веселая, чистенькая, должна расплачиваться за то, что совершил этот чужой тебе человек?
Ах, он спас твоего отца, вынес его с поля боя? Ну, тогда конечно, тогда отчего бы в знак благодарности не швырнуть себя под ноги солдатам и полицейским? Знай же, Рула, что никто никого никогда не спасает: это миф, это ложь, это бред. Это выдумано такими, как твой Белояннис, чтобы такие, как ты, умирали за них без страха. Да, бывает, случается, что один отдает свою жизнь за другого, но по глупости или в силу стечения обстоятельств. А сознательно — никогда. Каждый умирает сам за себя. И если есть хоть малейшая возможность передоверить это дело другому, подставить вместо себя глупца или юнца, не понимающего, что такое смерть, — никто не поколеблется, каждый подставит. Так уж устроен человек. И твой Белояннис не исключение, он слеплен из такого же теста. Ты думаешь, ради праздного любопытства Мицос передал ему привет от Рулы Эритриаду? О нет, ты слишком плохо знаешь своего Мицоса. Вот увидишь, как ухватится твой Белояннис за эту мизерную возможность подставить под пули вместо себя кого угодно, чтобы только остаться жить. Вот увидишь, с какой жадностью, с какой настойчивостью он станет выпытывать подробности: что готовится, где, когда, сколько человек готово встать под пули ради его спасения. Все это необычайно важно для него, потому что речь идет о его жизни. И совсем ему неважно и не хочется знать, останется ли лежать на земле изрешеченная пулями девчонка по имени Рула Эритриаду. Подожди еще немного, Рула: скоро постучит осужденный из камеры номер два, твой незабвенный герой, которому на тебя наплевать. Ты думаешь, что ему скажет Мицос? Мицос скажет ему: не выйдет, товарищ Белояннис, каждый умирает сам за себя. Тебе, товарищ Белояннис, хотелось стать номархом или премьер-министром — так будь любезен, рассчитайся за это сполна. Кто многого хочет, с того много и спросится. А Мицосу хочется только тихого домашнего счастья, и за это он готов ответить хоть перед самим господом богом. Никто не обязан корчиться под пулями только из-за того, что товарищу Белояннису не удались его великие дела.
Кипяток давно уже остыл, Мицос с отвращением отхлебнул из кружки и тут же сплюнул. Зубы Мицоса стучали, глазам было горячо и темно. Как сквозь кровавый туман, он увидел Григориса, мирно дремавшего на топчане, и чуть не взвыл от тоски: да что же это? как можно спать, когда едут уже, наверно? Ему опять стало казаться, что едут за ним. Не помня себя от страха, Мицос встал, на негнущихся ногах подошел к Григорису (ах, ты спишь, подлец?), но не успел его ударить, потому что в коридоре послышался тихий, требовательный стук…