— Мама, не верь.
— Я и не верю, сынок. Я тебе верю. Люди узнают на улице — руки мои целуют. Такого сына, говорят, родила, такого сына. На всю Грецию один такой, говорят. Не знаю, как насчет всей Греции, а у меня и правда один… В американском посольстве тоже разговор имела. Сказали мне: а что вы беспокоитесь? Сын-то ваш не очень волнуется. Улыбается, значит, уверен, что все будет в порядке. И вы будьте уверены.
— Это кто ж с тобой так разговаривал?
— Ты не заступиться ли за меня хочешь? Не большой человек говорил, незначительный. К значительному меня не допустили. Ты прости меня, старую, что я все не так делаю. Бегаю, бегаю, полгода уже в Афинах, и все без толку. Может, я забыла куда сходить? Посоветуй…
— Не беспокойся, мама, ты ничего не забыла…
…Завизжали засовы, дверь с тяжелым шорохом приоткрылась, и в камеру, отчего-то пригнувшись, вошел Мицос. Мягко ступая, подошел к постели, тронул Никоса за плечо.
— Вставай, — коротко сказал он.
Никос молча встал, заправил рубашку в брюки, обулся. Посмотрел в лицо Загурасу — тот отвел глаза. Надзиратель был бледен, даже как будто осунулся. Губы его тряслись.
— Да ты не бойся, — тихо сказал ему Никос.
Он взял со стола приготовленные с вечера письма, протянул Загурасу.
— Это — начальнику тюрьмы. Пусть направит властям. А здесь — о сыне. Смотри не потеряй ни одного листка.
— Все будет как надо, — глядя в сторону, сказал Загурас. — Еще какие просьбы?
— Попрощаться с Элли.
— Только потише.
— Да уж как получится.
В дверях показался офицер.
— Готов Белояннис?
— Готов, — сказал Никос и шагнул мимо него в коридор. Там, приклады к ноге, стояло шестеро солдат карательного отряда.
— Объяснения требуются? — спросил офицер.
— Все и так ясно, — ответил Никос. — Едем дышать воздухом.
Офицер быстро взглянул на Никоса и удалился.
Солдаты перестроились, встали по трое с обеих сторон. Никос провел рукой по волосам, привычно дотронулся до подбородка.
— Ну, пошли, — сказал он.
Солдаты не двигались с места: они ждали возвращения офицера. Никос сделал несколько шагов и остановился у двери третьей камеры.
— Элли… — тихо позвал он.
Загурас, озираясь, открыл дверное окошко. Сквозь решетку Никос увидел бледное лицо Элли: она давно уже стояла, прижавшись к двери, прислушиваясь и не веря себе.
— Никос! — вскрикнула она. — Нет, нет!.. Я с тобой, Никос, я пойду с тобой!
— Нет, Элли, нет, — сказал Никос, подойдя к двери так близко, что, если бы не решетка, коснулся бы губами ее лица. — Ты будешь жить, так надо. Кто же отомстит за меня, если не ты?
— Пустите меня! — кричала, не слыша его, Элли. — Откройте дверь, слышите? Я не хочу помилования, не хочу жить, пустите меня с ним!
От крика и плача Элли в ближайших камерах послышалось движение.
— Никос! — крикнул за железной дверью Такис. — Никос, тебя увозят! Эй, кто там? Загурас! Иди сюда! Что же ты, трус? Дай попрощаться с Никосом!
Коридор загудел, забегали надзиратели. В двери камер били ногами.
— Никос! Никос! — кричали в соседнем секторе. — Мы отомстим за тебя!
— Никос, Никос! — повторяла вся тюрьма.
В конце коридора появился командир карательного отряда.
— Нельзя было без шума? — хмуро сказал заспанный Григорис.
— Прощай, Элли! — тихо проговорил Никос. — Больше я тебя не увижу…
Через решетку он подал Элли бумажник, фотографию, ручку — все, что было у него в карманах. Снял с руки часы и тоже протянул ей. Она машинально взяла, не видя ничего от слез.
— В чем дело? — злобным шепотом сказал, подбежав, офицер. — Кто позволил? Почему до сих пор не надеты наручники?
Загурас стоял поодаль, прислонившись к стене, и отчужденно смотрел в сторону. Взяв на себя инициативу, Григорис оттеснил Никоса от двери, Христос подскочил с наручниками.
— Держат их тут… — офицер выругался. — Развели демократию, чтоб вас…
Он сделал знак, двое солдат взяли Никоса за локти.
— Прощай, Элли! — крикнул Никос в наглухо уже закрытую дверь. — Береги сына!
— Убийцы, убийцы! — кричала, захлебываясь слезами, Элли. — Будьте прокляты! Кого вы хотите убить! Будьте вы прокляты!
— Никос, мы отомстим! — гудела тюрьма.
— Ну, господин старший надзиратель, — сказал офицер Загурасу, — крупные неприятности вам обеспечены. Слово солдата.
Загурас в упор взглянул на офицера — тот отшатнулся: такие дикие были у надзирателя глаза.