— Пожалуй, в самый раз подошла бы модель 1993 года. Не надо ничего сверхсовременного.
Владелец магазина заморгал.
— Ага! Я вижу, вы человек, который знает, что ему нужно. Сюда, пожалуйста.
И, метнувшись в проход между шкафами, человечек остановился перед стеклом, за которым лежало что-то непонятное. Смахивало на кривошип, но одновременно напоминало кухонную полку; с металлического края свисало несколько сережек, и на том же краю были жестко закреплены три похожих на рога стержня и шесть диковинных механизмов, а наверху, из самой середины, торчал большой пучок чего-то, что более всего напоминало шнурки от ботинок.
Из горла Кроуэлла вырвался такой звук, будто он подавился пуговицей. Он посмотрел еще раз. Ну что тут скажешь? Только одно: малыш совсем ненормальный. Но об этом, пожалуй, лучше помалкивать.
Что же касается крохотного хозяина лавки, то он был на вершине счастья: его глаза сияли, губы растянулись в самую приветливую улыбку, руки со сплетенными пальцами были прижаты к груди, и он стоял, наклонившись вперед, полный ожидания.
— Вам нравится? Кроуэлл мрачно кивнул:
— Да, пожалуй. Годится. Я, правда, видел и получше.
— Получше?! — изумленно воскликнул человечек и вытянулся во весь свой маленький рост. — Где видели? — потребовал он ответа. — Где?
Другой бы занервничал. Другой, но только не Кроуэлл. Он просто вытащил блокнот, начал в нем быстро писать и, не поднимая головы, ответил многозначительно:
— Кто-кто, а уж вы-то знаете где…
Он надеялся, что этого будет достаточно. И не ошибся.
— О! — крохотный человечек захлебнулся от восторга. — Значит, вы тоже?.. Как приятно иметь дело со сведущим человеком! Как приятно!
Кроуэлл бросил взгляд в окно — посмотреть, что там, за толпой хихикающих зевак. И толстяк, и телохранители, и черная машина исчезли. Охота приостановилась — пока.
Кроуэлл сунул блокнот в карман, положил руку на шкафчик, в котором была выставлена штуковина.
— Я очень спешу. Могу я взять это с собой? Деньги у меня дома, но вместо первого взноса я могу вам дать кое-что в обмен. Согласны?
— Безусловно согласен!
— Замечательно.
Набравшись духу, Кроуэлл полез в карман своей серой блузы и извлек оттуда маленькое металлическое устройство для чистки курительных трубок. Поломанное, погнутое, оно выглядело довольно необычно.
— Пожалуйста. Барахлинка. Модель 1944 года. Человек с ужасом уставился на Кроуэлла.
— Какая же это барахлинка?
— Э-э… разве, нет?
— Разумеется, нет!
— Разумеется, — осторожно повторил Кроуэлл.
— Это пустяковинка, — сказал, моргая, человечек. — И не целая, а только часть. Ну и шутник же вы, мистер…
— Кроуэлл. Мда… шутник. Мда. Надеюсь, моя шутка не очень вас покоробила. Так меняемся? Я очень спешу.
— Конечно, конечно! Я поставлю вашу покупку на тележку, и мы подвезем ее прямо к вашей машине.
Крохотный человек мгновенно выкатил откуда-то ручную тележку на маленьких колесиках, и Кроуэлл оглянуться не успел, как штуковина оказалась на ней. Хозяин помог докатить тележку до двери. У двери Кроуэлл остановил его:
— Минутку.
Черной машины нигде не было видно.
— Все в порядке.
Понизив голос, человечек сказал:
— Помните только, мистер Кроуэлл: ни в коем случае не следует убивать этой штуковиной кого ни попадя. Убивайте… с разбором. Да, только так — с разбором, взвесив хорошенько все «за» и «против». Не забудете, мистер Кроуэлл?
Кроуэлл проглотил непомерной величины ком, откуда-то взявшийся у него в горле.
— Не забуду, — ответил он.
Съехав на машине в туннель, он покатил по подземной магистрали из района Уилшира домой, в Брентвуд. Никто за ним не увязался. На этот счет сомнений не было. Но какие планы у Бишопа на ближайшие часы, он не знал. Не знал. И даже думать об этом не хотел. Сейчас у него был очередной приступ хандры. В этом мерзком мире все шиворот-навыворот — честному человеку в нем не выжить. Что же до Бишопа, этого жирного слизняка, то… Взгляд Кроуэлла упал на покупку рядом на сиденье, и его сотряс короткий и сухой, похожий на кашель смех.
— Значит, ты штуковина? — сказал он. — Ха! Каждый зарабатывает на жизнь чем может. Бишоп пластиками, я — шантажом, а этот маленький придурок — своими ерундовинами и штучками-дрючками. И пожалуй, малышка этот ловчей нас всех.
Он свернул из ответвления подземной магистрали, по которому ехал, в боковой туннель, выходивший на поверхность у самого его дома. Поставив белого «жука» в гараж и оглядев парк вокруг, он со штуковиной в руках поднялся на свой этаж, набрал известное только ему сочетание цифр, открыл дверь, внес штуковину, захлопнул дверь и поставил свою покупку на стол. Потом он налил себе бренди.
В дверь постучали, негромко и с расстановкой. Оттягивать бесполезно. Он пошел к двери и открыл.
— Привет.
На пороге стоял толстяк. Лицо — как большой кусок вареного свиного сала, холодного и дряблого. Зеленых, в красных прожилках глаз почти не видно под тяжелыми веками. Сигара во рту двигалась в такт словам.
— Рад, что застал тебя, Кроуэлл. Давно хотел с тобой встретиться.
Кроуэлл отступил, и толстяк вошел в комнату. Сел, сложил на круглом животе руки и спросил:
— Ну так как? Кроуэлл сглотнул слюну.
— Снимков у меня здесь нет, Бишоп.
Толстяк ничего на это не сказал. Медленно разомкнул руки, не спеша, словно за носовым платком, полез в карман, но вместо платка в руке у него оказался небольшой пистолет-парализатор. От голубой стали веяло холодом.
— Может, все-таки подумаешь, Кроуэлл?
На печальном, бледном лице Кроуэлла проступил холодный пот, от этого оно стало еще печальней. Шея будто налилась свинцом. Он попытался было включить свой мозг, но мозгу стало вдруг невыносимо жарко, мозг был скован цементом страха, безжалостного и внезапного. Внешне это никак не проявилось, однако в глазах у Кроуэлла Бишоп, пистолет, комната запрыгали вверх-вниз.
И тут в поле его зрения попала… штуковина.
Бишоп передвинул на пистолете штифт предохранителя.
— Ну так куда стрелять? Могу в грудь, могу в голову. Говорят, если парализует мозг, умираешь скорее. Лично я предпочитаю целиться в сердце. Так куда?
— Не торопись, — небрежно сказал Кроуэлл. Медленно-медленно он отступил назад. Сел, не забывая ни на миг о том, что палец Бишопа дрожит на спусковом крючке: стоит чуть нажать, и все кончено. — Меня убивать ты не станешь, а, наоборот, будешь благодарить за то, что получил доступ к величайшему изобретению нашего времени.
Огромное лицо Бишопа оставалось неподвижным. Только двигалась из стороны в сторону сигара.
— Брось, Кроуэлл. Нет времени болтать.
— Наоборот, куча времени, — спокойно возразил Кроуэлл. — У меня есть для тебя идеальное оружие. Хочешь верь, хочешь нет. Взгляни вон на ту машину на столе.
Голубея сталью, пистолет неподвижно на него смотрел. Бишоп скосил глаза на стол, снова вперил взгляд в Кроуэлла.
— Ну и что? — процедил он сквозь зубы.
— А то, что, если меня выслушаешь, ты станешь самым крупным воротилой в пластиковом бизнесе на всем Тихоокеанском побережье. Ведь тебе этого хочется, правда?
Глаза Бишопа открылись немного шире, сузились снова.
— Тянешь время?
— Послушай, Бишоп, я и сам понимаю, что деваться мне некуда. Потому и беру тебя в долю… в смысле этой моей проклятой штуковины. Все никак не придумаю для нее названия.
Как перегревшаяся центрифуга отчаяния, работал мозг Кроуэлла, отбрасывая одну легковесную идею за другой. Но одна мысль упорствовала: тяни время, пока не появится возможность вырвать пистолет. Морочь ему голову. Морочь, сколько сможешь. Ну, а теперь…
Кроуэлл откашлялся.