Молод тогда ещё был Диоген. И горяч. Попойка закончилась дракой, он бился один против всех, но отделался только царапинами. Кто мог его подцепить? Эти мешки? Нет, кулаки его не задевали, вот слова... Он хотел говорить, как Сократ. Он мечтал повергать толпы... словами. Ведь кулак бьёт по мясу. А слова идут дальше. Но где взять и как выудить э т и слова? И какою бронёй укрепить?
Всюду скитался изгнанник. Смотрел, слушал и подмечал. Спорил с риторами и софистами по всяким поводам и без поводов. Опровергал прорицателей. Прислушивался к ученикам Сократа, один из которых, Антисфен, очень недурно рассказывал о двух путях достижения счастья. Диоген везде ходил сам по себе, просто скиталец, прохожий. Так бродил он более года, а потом обрёл пристань и бросил якорь.
Он пришёл-таки к знаменитому Антисфену, который именовал себя Истинным Псом и встретил изгнанника палкой. С тех пор палка втёрлась в родню к Диогену. И стал он действительно жить и в беде, и в нужде припеваючи.
Антисфен слыл большим мудрецом и любил говорить о Сократе, о сократовой силе и о том, как достойно Сократ умирал. Очень часто рассказывал Антисфен, как достойно Сократ умирал. И как же погано умирал сам Антисфен, как слюнявый мальчишка.
Это было будто вчера. Тёмная душная комната. Одинокий солнечный лучик прокрался сквозь щелку в стене, упал поперёк иссохшего, мышиного цвета, лица. Скулы обтянуты кожей, как бубен, в бороде комки крови - сын рабыни скулит, жалкий щеночек, забыл всякую гордость, всё позабыл. Скрипел громче своего ложа, умолял найти лучшего лекаря, просил фасосского вина, дабы забыться. Негоже философу так цепляться за жизнь. Смерть не внемлет мольбам. И друзья разбегаются.
О смертных и несчастных человеков род, Лишь тени мы - и больше ничего, Без пользы только землю тяготим.
Чахнущий учитель Антисфен просил найти лучшего лекаря; ученик Диоген, прячя слезу, протянул свой кинжал...
Старик снова присел отдохнуть. Солнце уже распрощалось с Эгиной и, похоже, всерьёз прицепилось к непокрытой голове ходока. Он почувствовал жажду. Всё пространство по левую руку занимала вода - но такую воду пить он ещё не умел. И уж поздно было учиться. Оставалось сидеть.
Обо многом болтал Антисфен. Труба, которая себя не слышала. Но в одном был прав Угрюмец: ничто на свете не имеет цены. Золото, женщины, мальчики, слава и власть - это насмешки богов над людскими пороками. Истинно ценны две вещи: умение беседовать с самим собой и умение умереть счастливым. Как Сократ, но не как Антисфен.
Космосом правят многие боги. Человек же есть микрокосм. Зависть, ревность, похоть и жажда - все имеют свой голос и вершат свою волю. Но есть также любовь, сила дня, сила ночи; днём является тень, ночью светятся звёзды. Зевс творит судьбы мира через многих богов; у людей в голове развелась демократия, а сердца заглушились совсем. Вот куда надлежит пролагать свои тропы философам - к сердцу. Вот куда чаял дойти Диоген.
Его прозвали «безумствующим Сократом». Он не давал никому спуску, ни себе, ни другим. Те, кто многим нравятся, скорее могут быть названы евнухами, чем философами. Диоген облаивал всех. Ему как-то приснилась Судьба, троеликая - и все три сморщенных лика в один голос признались: «Этого Пса не уметить. Он бешеный!» Так ведь и было!Он говаривал правду в лицо даже Филиппу, наводившему ужас на эллинов. Александр, покоритель мира, однажды признался, что хотел бы стать Диогеном, когда б не был уже Александром. А он, Диоген, желал бы стать Диогеном, даже если бы был Александром. Он жил в глиняной бочке, ходил босым по снегу и пробовал есть сырое мясо. Он был истинный пёс. Он неистово лаял, без умолку, однако люди терпели его, как ни странно. В сто раз больше сказал он им всем, чем Сократ - значит, не меньше ста раз могли присудить ему яд, но почему-то не присудили ни разу. Людям нравилось даже, когда Диоген говорил про других, не про них. Будто чем они различались?.. Слава шла по пятам за начинающим Псом, поначалу его это тешило малую толику: когда люди тебя узнают, зазывают, ловят каждое слово. Но пёс не обратился в евнуха. Не ради славы он лаял. Ради истины. Или того, что мерещится истиной. Чем больше славы люди ему воздавали, тем меньше он её примечал. И вскоре стал вообще равнодушен. А та - истая женщина - всё прибывала.
Старик поменял место отдыха. Солнце слишком ему досаждало, он отыскал тень под навесом скалы. Здесь, в прохладе, можно было подрёмывать - и он задремал. Ведь, в общем-то, он никуда не спешил. Давным-давно никуда не спешил. Солнце в силах перевалить Истм и без его сопровождения.