- Отступи в сторону, царь. Не заслоняй мне солнце.
Что ещё мог попросить Диоген? Царь отступил в сторону, в этой битве, в единственной, царь отступил и совсем потерялся, не нашёл, что сказать, удручённый отошёл к своей свите и сказал уже там, что хотел бы стать Диогеном, когда б не был сейчас Александром. Покривил душой юноша. Побеждать варваров - это одно. А на другое тонка кишка. Слишком тщательно отчеканен Судьбой этот лик, будто бронзовый. Играть ему свою роль до конца в великом космическом игрище.
После многие люди смеялись: «Какой же лопух Диоген! Если б ко мне заявился Кратет со своим золотом, если бы мне предложил попросить, чего захочу, великий царь Александр, я бы - точно - не растерялся». Что сороки, болтают людишки. Они растерялись уже от рождения. С какой стати придёт к ним Кратет? Никогда не предложит таким Александр, чего захотят. Человек ведь приходит туда, куда тайно влечёт его сердце. Александр пришёл убедиться: то, о чём шепчется по ночам в его снах, то всё - правда. Груды золота, власть над миром, даже титул бога Диониса - это всё нé настоящее, и у последнего нищего Диогена есть нечто большее, чем все сокровища Александра и все его достижения. Значит, какой прок в них тогда?
Молодой царь не забывал Диогена. Вскоре прислал ему блюдо костей, как настоящему псу; никак он не мог примириться, что совсем уж нечего предложить для философа такому большому властителю. Шутил Александр, но над кем он шутил?.. Потом столкновение в Коринфском театре... Люди шли с представления, Александр со своей свитой впереди шумной толпы; Диоген направлялся навстречу, против течения.
- Куда идёшь, пёс Диоген? - изумился царь. - Трагедия только что кончилась.
- Напротив, царь Александр. Трагедия, вот она! - Диоген быстрым взмахом руки объял и царя, и его свиту, и прочих галдящих людей:
- Трагедия передо мной. Нет ей конца!
Недавно отправил старик письмо в Вавилон. Попрекал ненасытностью, увещевал. Образумливал. Совсем как Платон вразумлял когда-то тирана Дионисия. А он над Платоном смеялся, а теперь вот и сам не стерпел на старости лет. Глупости. Тщетно. Затерялось письмо в необъятной пустыне. Не до писем теперь властелину. Глупости... Да...
По морю забегали тени, где-то там вдалеке встрепенулась ночь. Встрепенулась и обратно затихла. Не время ещё. Длинные дни в эту пору.
Старик продолжал отдыхать. Словно за всю свою неугомонную жизнь хотел теперь насидеться. Ему думалось о Сократе. Что-то связывало Диогена с тенью Сократа невидимой нитью. Его обзывали «безумствующим Сократом» - а он гордился и - было время - завидовал сократовой славе и завидовал сократовой смерти. Он хотел бы тоже так умереть. Антисфен, его учитель, слишком часто любил рассказывать, как достойно Сократ умирал. Антисфен давно умер сам малодушной смертью - и теперь смерть пришла к Диогену. Давно он мечтал умереть, как Сократ... но ведь это не так, это только прикрытие - он не мог умереть, как Сократ. Потому что так умер Со-крат, а он - Ди-о-ген. Да, он высказывал людям куда более неприятное для их ушей, чем когда-то говорил Сократ, он дерзил даже Филиппу, он преспокойно выделывал штучки, которые другим казались чудовищными, у них были тысячи оснований, чтобы привлечь его к суду, как Сократа (и раньше он этого жаждал) - но никто и не мыслил привлекать Диогена к суду за такое, сколь бы он ни старался. Потому что в мире кое-что изменилось после смерти Сократа. Значит, что-то могло измениться и после него, Диогена.
Воздух наполнился криками чаек, трепетом крыльев. Птицы рыбачили в море, а теперь возвращаются на ночлег. Ищут свои закутки среди серых камней, кормят птенцов. У Кратета тоже родился птенец, щеночек Пасикл.
Много лет уже, как вышел тот спор Диогена с учеником. Единственный, кажется, спор.
«Женщина - это вериги философа. Женившись, начинаешь брюзжать, дети обременяют», - учил Диоген. И Кратет вдруг восстал, прекратил внимать молча, как прежде, как бывало всегда, но возразил:
- Однако заметь, Диоген. Мудрые слушают мудрых, глупые - глупцов. Разве не так?
- Так, пожалуй.
- От волков родятся волки, от зайцев - зайцы, от черепах - черепахи. Разве не так?
- Так, конечно, Кратет. Но к чему же ты клонишь, нельзя ли прямее? - Диоген от удивления растерялся. С ним сражались его же оружием, это было в диковинку.
- Ежели станем мы призывать людей не жениться, мудрые нас послушают, глупцы же - никогда. От мудрых рождаются мудрые, от глупцов - глупцы. Мудрые больше не народятся, глупцы же будут плодиться по-прежнему, им станет раздолье. Но род людской совсем оскудеет. Вот к чему мы, получается, призовём, Диоген.
В чём-то прав был Кратет. Диоген возражал: «Вот, Сократ ведь оставил потомство, да что-то не слыхивал я об их мудрости». Но никак не сдавался Кратет. И не сдался. Встретил Гиппархию. Ученицу, соратницу и подругу. Они занимались любовью при всех, как философией. И родился Пасикл. Беззубый щеночек с редкими волосами. Взирал на мир мутными глазками и улыбался. И эта щенячья улыбка вышибала слезу у провозвестника невозмутимости духа философа-киника Диогена. И сейчас он о них вспоминал под чаячий гвалт, о Кратете, Гиппархии и Пасикле. Хорошо, что Кратет не послушал тогда, правильно. Жизнь сама расставляет, как надо. Мудрая жизнь.