Поздно вечером старик, наконец, продолжил свой путь. Солнце ушло за пределы Эллады, море затихло, он остался, по сути, один. Полусгорбившись брёл, подобрал осьминога, выброшенного волнами на берег, положил в котомку. Постоял, посмотрел в небо. Поприветствовал первые звёзды. Ему незачем торопиться. Сегодня ночью он хотел умереть, если богу будет угодно. Подходящее время. Он ляжет, натянет сверху свой плащ, задержит дыхание и умрёт. Умрёт, как Диоген. Если богу будет угодно.
Он думал об этом, о собственной смерти, - и он улыбался. Всю жизнь он чего-то искал, нечто такое, чего никто не мог объяснить, ни один. Он искал ошибку людей, роковую ошибку, от которой всё так безнадёжно запуталось, стало наперекосяк, столь нелепым. Он давно уже понял, что не найдёт ничего - и всё же искал. Искал и искал.
Люди жалятся на свою долю: что судьба ломит всякого, что им приходится пресмыкаться, что смерть беспощадна. Но ведь смерть и судьба - это всё внутри дома, это можно запрячь, если есть в тебе Сила; если нет, то тащись, куда тянут они. Судьба лишь орудие в тайном раздоре внутри человека, копьё, которое метят в себя, в своё сердце. Диоген не желал пресмыкаться, всегда сам торил свои тропы и сторонился битых дорог.
Он хотел научиться любить. Любить солнце, луну, море, деревья, птиц, зверей, всё вокруг. Как любит солнце своими лучами. И людей тоже хотел он любить, непременно людей, всех подряд: красивых и убогих, молодых и старых, сильных и сирых, богатых и нищих, обличающих и обличаемых, презирающих и презираемых. Враждующих и воюющих. Таковых, каковы они есть. Не полезных, не выгодных - а таких... Платон намекал на его необузданное тщеславие, многие полагали, будто он, Диоген, жаждет всех людей видеть псами - что могли они понимать?.. Он хотел людей видеть... людьми. Не двуногим зверьём, а людьми. И свободными. Ото лжи, от вражды в своём доме, от погребения заживо. Он хотел любить даже тех, кто заставил Сократа выпить цикуту, и мечтал любить тех, кто прикажет выпить цикуту ему. Таким странным тщеславием мучился пёс Диоген. Он облаивал всех с пеной у рта, будто в неистовой злобе - но ведь он от них ничего не желал, он желал от себя, он должен был знать, что его любовь бескорыстна, что он любит их всякими, даже самыми худшими. Вот к чему он стремился всю жизнь. Испытать человека. Будет ли грязен в рваной одежде? Будет ли убог, питаясь скудной пищей? Будет ли слаб, будучи честным? Будет ли сильным без поклонений? Будет ли? Перечеканит судьбу?..
Как-то люди его пригласили на своё сборище, которое они гордо именуют собранием - было б, что собирать... «Диоген, ты такой знаменитый, о тебе молва по всем городам; посоветуй же, Диоген, что нам сделать для улучшения нравов?»
Действительно, что им сделать? Странные люди! «Взять верёвки - и повеситься всем!» Так он ответил тогда. Дети играют трагедию для мужей. А солнце смотрит - и улыбается. И боги смеются. И Диоген.
Он научился видеть насквозь, до самого сердца. Это так просто! Он ничего не хотел от людей - значит, он имел больше любого из них. Даже боги требуют подношений, в чём-то нуждаются. Диоген не нуждался ни в чём - и глаза его были чисты, взор не туманился. Он видел сердцем, тогда как прочие люди глазели завистью, похотью, жаждой, враждой. Они ничего не могли ему сделать, для них он был неуязвим. Ахиллес, отрубивший пяту. Зависть способна пересилить другую зависть, жажда - жажду, вражда - вражду; но что могут сделать они пустоте? На что нападут?
И сегодня Диоген улыбался. Медленно шёл по берегу тихого моря - и улыбался. Его долгая жизнь была суетной и немного смешной. Над этим стоило улыбнуться. Ведь кое-что он знал теперь наверняка. Человек изначально свободен. И если чего-то ему не хватает, то ведь не золота. И не удачи. Неполадки внутри его дома, в том микрокосме, где ютится душа. Можно жить всяко. Можно жить, улыбаясь. И можно жить, радуясь. Можно жить, умирая. И можно - кряхтя. Можно искать свою смерть. И можно охотиться... На саму жизнь охотиться. И на судьбу. Ничего плохого нет в том, что человек живёт. И ничего плохого нет в том, что человек умрёт. В этом и состоял величайший секрет старика Диогена.