— Раздевайся.
— Что?
— Хочу тебя, — выдыхает солнце, которое прежде казалось тьмой.
Одежда…. Почему-то раздеться в присутствии другого человека гораздо труднее и значительно более интимно, чем то, что было раньше. По сути – это высший акт доверия, близости. Без одежды мы чувствуем себя совершенно беззащитными, точно рыцарь без лат или улитка без раковины. Отдаться кому-то – значит довериться, подпустить близко-близко, к себе, в себя, дальше последнего рубежа. Гарри думает об этом, когда неловко избавляется от одежды. Раздеваться в темноте, на ощупь совсем неудобно. Рядом слышится шорох, резкое дыхание и тихие ругательства сквозь зубы. Тот, другой, тоже снимает латы. Тело к телу, кожа к коже – как будто все по-настоящему, взаправду. Несмотря на медленно наползающий холод и тайный страх предвкушения, Гарри улыбается в темноту.
— Иди сюда.
Его покрытое мурашками тело заворачивают в тепло объятий. Незнакомец (или уже не стоит называть так того, кто подошел настолько близко?) снова прижимается поцелуем к обветренным поттеровским губам, и Гарри уже почти привычно ловит улыбку чужого рта. А может, он это просто себе придумывает, чтобы было не так страшно. Все-таки, если человеку улыбаешься во время поцелуя, то потом постараешься не делать ему больно. То, что больно все-таки будет, ясно даже такому идиоту, как Поттер. Но боль бывает разной, и только это сейчас по-настоящему имеет значение.
Жесткое давление на плечи заставляет опуститься на колени, а затем – совсем на пол, на четвереньки, на груду сброшенной одежды. Это хорошо. Страшно представить, во что превратятся его локти и колени после секса на каменном полу. Ах, да! Он же решил, что будет не секс, а любовь. На полу, на коленях. Дурак. В этот момент он впервые с нежностью думает о темноте. Во всяком случае, его любовник ничего не увидит, не будет стыдного ощущения чужих глаз на своем голом, беззащитном теле в нелепой позе, и это немного успокаивает. Совсем немного, по правде сказать.
— Еще можно остановиться, — шепчут из тьмы, а горячая шершавая ладонь проходится по спине – от загривка до самого копчика, оставляя после себя огненный след. Должно быть, какая-то особая беспалочковая магия — умение зажигать огонь внутри одним касанием рук. Гарри ничего не может противопоставить подобной магии: его спина прогибается, голова запрокидывается, из горла вырывается тихий стон, а член снова наливается кровью.
Как-то это нечеловечески грустно, на самом деле: «Погладь меня – и я твой».
— Герои не останавливаются, — выдыхает он. – Вперед.
— Хороший мальчик, — усмехается тьма.
Гарри хочет ответить, что никому он на фиг не «хороший мальчик», но руки возвращаются: ласкают, гладят, сжимают ребра, щекочут напряженный живот, минуя член, сжимают яички – и все слова вылетают из головы прочь, куда-то во тьму, оставляя только стоны, которые с каждым новым прикосновением становятся все громче и откровеннее.
Гарри решается еще раз попробовать закрыть глаза: не трахаться, а заниматься любовью. Вдруг да получится на сей раз? Словно в ответ на эти мысли его накрывает собой чужое тело, обволакивает, вжимается всеми своими костями. («Фестрал какой-то!» — улыбается про себя Гарри.) Между ягодиц проходится горячий член – тут не может быть никакой ошибки: длинный, упругий, явно в полной боевой готовности. Нежную кожу щекочут жесткие паховые волоски. Чужие яйца трутся о разведенные бедра. Левая рука ночного любовника теребит внезапно ставшие какими-то мегачувствительными соски, правая – зарывается в волосы на затылке, а губы…. Губы безошибочно приникают к той самой жилке на шее, посылая по всему телу волны горячей и сладкой дрожи. Не может быть, чтобы тут обошлось без магии! Влажные движения языка, скольжение пальцев, даже простой выдох вдоль шеи, едва заметное касание зубами мочки уха – и вот она, грань, за которую сорваться – легче легкого.
Все-таки восемнадцать лет – это диагноз. Гарри понимает, что еще чуть-чуть — и снова кончит от одних прикосновений и поцелуев, даже не воспользовавшись дружеской «рукой помощи».
— Остановись, — говорит он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Слишком быстро.
— А ты хочешь… медленно?
Шепот – в самое ухо. Это почти то самое последнее заклинание, точка невозврата, почти…
— Я хочу… всего. Сейчас.
«Я хочу тебя», — этого он не говорит. Слишком много, слишком откровенно, слишком близко. «Всего» — вполне достаточно. И очень точно.
— У нас нет смазки, — буднично замечает его любовник.
— Хрен с ней! – отзывается Гарри. Ему и вправду глубоко наплевать.
— Будет больно.
Это даже смешно: говорить о боли в такой момент. Боли он видел предостаточно, а вот любви…
— Надеюсь, ты знаешь, что делать.
Снова смешок. Почему-то Поттеру кажется, что человек из темноты в обычной жизни много улыбается и часто смеется. Такой счастливый, солнечный человек, несмотря на странный голос. Щедрый человек.
— Догадываюсь.
В первый миг Гарри просто не понимает, что происходит, а когда понимает, отказывается верить своим ощущениям: вот сейчас ему точно не помешал бы свет! Чужой язык скользит по ложбинке, руки уверенно и жестко раздвигают ягодицы и влажные губы приникают к судорожно сжавшемуся колечку ануса. Снова уколы чужой щетины, только на сей раз уже там… Губы… Это так странно и настолько порочно, что первым поползновением Гарри становится попытка отшатнуться и откатиться подальше, а вторым… прижаться, раскрыться сильнее, впустить. Мерлин! Черт! Твою ж мать! Через все тело пробегает разряд: прямо в голову и рикошетом – в сердце. Некстати вспоминается цитата из какой-то маггловской книги про секс: «Оргазм происходит не между ног, а между ушей». Вот… И там, похоже, тоже. И в сердце. Слюна – вместо смазки? Мерлин, так сказать, в помощь! Какая чушь лезет в голову!
Язык исчезает, и Гарри едва сдерживается, чтобы не застонать в голос от разочарования. Нет, только не это! Вернись!
Однако вместо губ появляются пальцы. Несмотря на смелые заявления и совершенно разомлевшее от поцелуев и ласк тело, Гарри искренне радуется, когда понимает, что это всего лишь пальцы. Палец, обильно смоченный слюной, проскальзывает в дырочку довольно легко, не вызывая особенно неприятных ощущений, и все, в целом, воспринимается вполне терпимо. Вполне… И вот в этот момент палец касается чего-то внутри, чего-то такого, о чьем существовании до последнего мига Гарри даже не подозревал. Да-а-а!!! Вот тут и исчезают последние остатки сомнений и стыда, остается только чистое наслаждение, когда палец задевает волшебную точку. Словно уловив этот момент абсолютного расслабления, в Гарри вводят второй палец, разминая, растягивая, возвращая к тому самому блаженному состоянию солнечного восторга.
— Да… — шепчут сзади. – Да… Вот так…
А потом пальцы исчезают, и снова возвращается язык, который на сей раз проникает глубоко и влажно.
А потом… Все-таки боль. Никакие предварительные ласки, никакие эротические фантазии не в состоянии подготовить к подобному. Член у любовника Гарри совсем не маленький, и даже смоченный слюной входит тяжело, мучительно медленно и очень больно.