«Я не могу, — мгновенно трезвея, думает Гарри. – Это не для меня. Наверное, у меня что-то не так с анатомией. Или у него».
Единственное, что удерживает от того, чтобы вывернуться из чужих рук и с воплями унестись в темноту – проклятая гордость. Он даже от смерти не бегал, а тут… Всего-то член в заднице. Ты же сам этого хотел, Поттер. Вот и получи.
Гордость – сильная, как выяснилось, штука. А еще… Еще горячечный шепот откуда-то сверху:
— Тихо, мой хороший… Тихо. Потерпи.
От этого «мой хороший» сладко сводит сердце, а проклятущая задница, как ни странно, наоборот расслабляется, чтобы толкнуться навстречу, впустить, принять.
— Давай же, — цедит Гарри. – Ты что, заснул?
Двумя резкими ударами любовник входит довольно глубоко – и замирает, давая возможность привыкнуть, притерпеться. По тому, как дрожат руки, стискивающие его бедра, Гарри понимает, что тот еле сдерживается.
«Тихо, мой хороший… тихо…»
Сжав зубы, Гарри дергает задом, заставляя партнера двигаться, пытаясь вернуть сказочное ощущение, которое дарили пальцы. Ведь где-то же там, внутри, есть золотая точка? О да! Она есть! Член изменяет угол входа, задевает что-то такое… судьбоносное. Заставляет тело вновь вспомнить огонь, бегущий по жилам. Гарри выгибается от этого блаженного ощущения, толкается навстречу, дает любовнику возможность войти на всю длину. Дальше – уже совсем ни на что не похоже: все движения слились в одно, по телу прокатываются обжигающие волны, Гарри кричит, не стесняясь и не боясь сорвать голос, отдаваясь тому, кто разбудил в нем этот огненный шквал. А когда рука партнера уверенно и сильно сжимает напряженный член, а в шею выдыхают:
— Давай, кончи для меня! – он кончает. И следом в оргазм срывается человек, пришедший из тьмы и принесший с собой солнце.
Последнее, что Гарри запоминает перед тем, как провалиться в сон: его вытирают чем-то мягким, похоже, рубашкой, укутывают пахнущей чужим, но уже родным запахом мантией и повелительно говорят:
— Спи.
И он спит.
*
Когда он проснулся, в комнате горел камин. Тихо пощелкивала смола на обожженных дровах, пахло теплом и уютом. Гарри поворочался, устраиваясь поудобнее в мягкой постели, и подивился, какие странные ему стали сниться эротические сны. Секс с мужчиной в полной темноте… Ну надо же!
Он перевернулся на другой бок, чтобы еще доспать, и тут же уткнулся носом в чье-то чужое обнаженное плечо. Мужское обнаженное плечо. Черт! Мерлин! Воспоминания обрушились ледяным водопадом.
«Я должен видеть! Я должен знать…»
Чтобы видеть, нужны очки.
Гарри отлично помнил, как вчера, осознав полную неизбывность темноты и невозможность колдовать, спрятал очки в карман мантии. Во всяком случае, они не давили на переносицу во время поцелуя у стены, да и после не спадывали, когда он… когда его… На той же мантии. Черт! Интересно, какой был шанс у очков выжить в этом абсолютном сумасшествии?
«Когда он проснется, мне придется посмотреть ему в глаза».
Где-то здесь должна находиться дверь. Раз уж воскресшая Выручай-комната расщедрилась на кровать, камин… и на ковер на полу. Каменные плиты больше не холодили босых ступней, а мантия обнаружилась аккуратно сложенной на стуле. И очки в кармане остались абсолютно целыми. Магия… Передвигаться по комнате приходилось, скрипя всеми суставами и поминутно чертыхаясь от прошивающей многострадальную задницу боли. В голове мелькнула неожиданно-веселая мысль: «Кажется, отныне выражение: «Искать проблемы на свою задницу» — приобретет для меня совершенно особый смысл». Почему-то сразу стало чуточку легче. В конце концов, он был жив и даже относительно цел, темнота исчезла, а из казавшейся безвыходной ситуации обнаружился выход – в виде самой обыкновенной двери. Дверь как дверь – именно там, где всегда находились двери в хогвартских спальнях. Только вот Гарри мог бы побиться об заклад, что вчера ее не было. Равно как и камина, кровати и прочих радостей жизни. Кстати, о радостях жизни! На противоположной стене располагалась еще одна дверь — в уборную. Гарри не отказал себе в удовольствии приобщиться к благам цивилизации и только после этого вернулся в постель. Трусливое желание еще потянуть время, принимая душ, он в себе подавил. В конце концов, все, что могло с ним произойти странного и страшного – уже произошло.
Нет, не все. Гарри понял это, как только заглянул в лицо мужчине, все еще мирно спавшему на их общей кровати. Носа, кстати, было бы вполне достаточно для опознания. Длинного, тонкого, чуть крючковатого носа, похожего на клюв. А еще имелись в наличии разметавшиеся по подушке грязные черные волосы, узкая линия поджатых даже во сне губ, тень неопрятной двухдневной щетины и совсем свежие уродливые шрамы, сбегающие по шее на плечо. Не мудрено, что голос изменился до неузнаваемости! Как он вообще выжил?
Гарри присел на край кровати, поморщился и решил лучше лечь: похоже, какое-то время с сидением придется завязывать – не его стезя. Лежать рядом с Северусом Снейпом было до невозможности странно, но, пожалуй, не более странно, чем все, произошедшее с ними накануне: воскрешение умершего у него на глазах Снейпа в черных недрах сгоревшей Выручай-комнаты и… То, что дальше. Гарри не знал, как ему реагировать на это. Смерть – ладно. Не привыкать. После беседы с профессором Дамблдором на призрачном вокзале Кингс-Кросс и собственного загадочного возвращения, после убийства Волдеморта простеньким школьным заклинанием можно было поверить во что угодно. Но не в то, что Гарри Поттер станет вот так запросто трахаться… заниматься любовью?.. с человеком, которого ненавидел без малого семь лет своей не слишком-то длинной жизни. А еще убедить себя, что именно этот человек выдыхал тревожно и нежно: «Тихо, мой хороший… тихо…» И улыбался, все время улыбался – даже во время поцелуя. Воспоминания накатывали золотыми волнами. Это, выходит, Снейпа Гарри там, во тьме, ощущал своим личным солнцем? Он пристально всматривался в спокойное лицо спящего и не находил. Ничего не находил. Слишком уж там все было наощупь, через дыхание, касания, слова. Вернувшееся умение видеть категорически мешало. Закрыв глаза, Гарри осторожно провел ладонью по обнаженному плечу спящего, вниз – к локтю, потом – к кисти, расслабленно лежащей на одеяле. Руки Снейпа: узкие кисти, длинные пальцы, гладкие пластины ногтей, бьющийся ровно и мерно чужой пульс над выпирающей косточкой запястья.
— Что вы делаете, Поттер? – Гарри вздрогнул. И открыл глаза.
На самом деле – вопрос вопросов. «Пытаюсь вспомнить?» Профессор вроде бы уже вспомнил. Во всяком случае, «Поттера» вспомнил точно. Хотя… Он ведь и не забывал. Только себя.
— Доброе утро, профессор. Похоже, вы не умерли.
Все вернулось как бы само собой. Привычное обращение, знакомые интонации. В темноте они были просто два человека, два тела, два дыхания.
— Похоже, вы тоже, Поттер.
— Долгая история. А у вас?
— А у меня короткая.
Больше всего Гарри боялся, что сейчас Снейп спросит: «Что вы делаете, Поттер, в таком непотребном виде в моей постели?» Снейп не спрашивал. Видимо, и это помнил.
— Расскажите.
Гарри откинулся на подушку и прикрыл глаза. Если глаза закрыты, можно представить, что они все еще вдвоем в той непролазной тьме, что они по-прежнему… Что? Вместе? Поттер, ты оптимист.
— Нечего особенно рассказывать. Когда любопытные дети ушли, выпил противоядие. Потом – заживляющее. Потом… Активировал порт-ключ индивидуальной настройки.
— Не слышал о таком.