— Я очень рада знакомству с вами, — сказала она. Мозолистая ладонь мистера Мильтона была прохладна и суха, а рукопожатие крепким. — Меня интересует один итальянец, интернированный, из Филадельфии. Его звали Амадео Брандолини.
— Хм. — Мильтон помолчал, постукивая узловатым пальцем по сухим губам. — Нет, не помню такого.
— К несчастью, он покончил с собой, — уточнила Мэри.
— Покончил с собой! — Мильтон даже вздрогнул, но тут же кивнул. — Вот теперь вспомнил. Не его самого, эту историю. Она тут наделала много шума.
— Я хотела бы увидеть его могилу, если можно. Думаю, его должны были похоронить на католическом кладбище. Есть в Мизуле католическое кладбище?
— Есть, — ответил Мильтон. — Рядом с Тернер-роуд.
Он помолчал, потом сказал:
— Знаете, а я это самоубийство хорошо помню. Знаю, как он покончил с собой и где. Если хотите, я покажу вам это место.
У Мэри заколотилось сердце:
— А когда вы сможете?
— Да когда захотите. В жизни пенсионера, дорогая моя, тоже есть приятные стороны.
— А что, если сейчас?
Мильтон улыбнулся.
Мэри нашла на заполненной машинами автостоянке свободное место, вылезла из прокатной «тойоты» и огляделась вокруг, ощущая разочарование. От лагеря они доехали сюда по Резерв-стрит всего за десять минут, однако и Сапфировые горы, и Биттеррут исчезли, заслоненные магазинами и «Макдоналдсами». Мимо стоянки проносились машины, нагруженные сумками покупатели волокли за собой к пикапам детей. Мэри никак не могла понять, какая связь может существовать между этим оживленным торговым центром и самоубийством Амадео.
— Вот это то самое место и есть, — сказал, выбираясь из машины, Мильтон. Он прислонился к капоту. — Старая Маллэн-роуд. Всю эту землю занимали поля сахарной свеклы. — Мильтон обвел вокруг рукой, его рубашка, развевавшаяся на ветру, походила на красный парус.
— И все это были свекольные поля? — Мэри скептически оглядывалась по сторонам, ей с трудом удавалось представить себе это место таким, каким оно было прежде.
— Поля сахарной свеклы тянулись на двадцать миль. — Мильтон прищурился от яркого солнца. — Война оставила сахарные компании без рабочих рук, вот и использовали итальянцев. Они работали на полях, ну и в городе тоже. Работа была им по душе. Японцам — тем приходилось труднее. Местным не нравилось, что они работают в городе. Но тут нас винить, по правде-то, и не за что. Ненормальное было времечко.
— Конечно. — Мэри не хотелось никого судить. — В войну у людей один страх в голове. Мы же всего лишь люди.
— Что правда, то правда. — Мильтон взглянул на нее и улыбнулся. — Хотя понимают это не многие.
— Ну, я, например, только в свекле совсем ничего не смыслю.
Мильтон прищелкнул узловатыми пальцами:
— Видите? Вы все время пошутить норовите. Это потому, что вы итальянка. И они такие же были. Веселые ребята. За это их все и любили.
И от стереотипов временами бывает польза.
— Значит, здесь находилось свекольное поле. А скажите…
— Вы все время говорите «свекольное поле». А это было поле сахарной свеклы.
— Поправка принимается. — Все-таки про Монтану она ничего толком не знает. — Сахарной свеклы.
— Вы ее когда-нибудь видели, сахарную свеклу-то? Она смахивает на толстую морковку, только белую.
— А на вкус она какая?
— На вкус? Сахарную свеклу не едят, городская вы девушка. Из сахарной свеклы делают сахар. Режут ее на куски, выдавливают из них сок. А уж из сока получают сахар. Вот во время войны интернированные как раз этим и занимались. Пограничная охрана привозила их сюда утром на двойке с половинкой, а вечером забирала.
— А что такое «двойка с половинкой»?
— Грузовик на две с половиной тонны. Сэм грузовик водил. Тот еще тугодум был. Умер пять лет назад. Сердце.
Еще один призрак. По дороге сюда Мильтон много рассказал ей и о людях, которых он знал когда-то, и о их смерти.
— Отсюда уходили вон туда деревья, — указал Мильтон в сторону Костко. — Итальянцы под ними обычно обедали. Одно дерево было больше других — дуб. Тот парень, о котором вы спрашиваете, — он на нем и повесился.
Мэри не знала, что Амадео покончил с собой именно таким способом. Она взглянула в направлении Костко, прикрыв ладонью глаза от солнца.
— Но как же он повесился, если вокруг были люди?
— Людей-то как раз в тот день и не было. Бригада тогда работала маленькая — только он да еще один малый, дружок его. Дружок во время обеденного перерыва задремал, а когда проснулся, Брандолини уже удавился.