– Ты не можешь начать новую жизнь с женщиной, которая скоро умрет.
– Мы все можем завтра умереть. И даже если ты умрешь через месяц, мы заявим во всеуслышание, что будем любить друг друга до конца твоей жизни.
– Нет. Не теряй понапрасну времени.
Камилла удивилась, с какой холодной убежденностью произнесла эти убийственные слова. Она была похожа на раненую львицу, уходившую умирать в одиночестве. Словно смертью можно было заразиться. Но заразна не болезнь, а отчаяние, которое она вызывает. Тем не менее некоторые люди до последнего часа радуются жизни. Камилла навсегда запомнила историю сельской медсестры Жанны, рассказавшей ей о последних днях своего пациента. Он прибыл в больницу за неделю до смерти, чтобы облегчить свои страдания. Впервые войдя в его палату, Жанна подумала: «Надо же, здесь веселятся!» Было время аперитива – время друзей, родственников, время, которое отгоняет прочь ночные призраки, а те ведь становятся еще более устрашающими в больничных палатах. Этот человек должен был умереть через несколько дней, все это знали, и все смеялись. Жанна провела невероятную неделю с этим пациентом, которого мучили жестокие боли, с трудом поддававшиеся купированию лекарствами. Спустя несколько дней после его кончины Жанне позвонил его брат и сказал: «Мой брат попросил меня поблагодарить вас за то, что благодаря вам он умер в радости». Камиллу поразил взгляд Жанны, ее волнение и вывод, который она сделала: «Эта радость исходила только от него, и она была заразительной. Моя единственная заслуга состоит в том, что я не закрыла дверь».
Камилла подумала, что сейчас она как раз закрывает дверь свету, который может озарить последние дни ее земной жизни. Но она отказывалась тянуть любимого мужчину за собой в бездну. Ему нужно ее забыть. Любовные раны быстро заживают. Она будет искать глубоко в себе радость, которая в ней еще остается, чтобы подарить ее дочери. Зажжет солнце в сердце Перлы, прежде чем умереть.
– Итак, ты просишь меня исчезнуть из твоей жизни? – тихо проговорил Габриэль после долгого молчания.
– Да. Мы не можем видеться, не целуя, не вдыхая, не любя друг друга. Поэтому неминуемый разрыв будет еще тяжелее. Живи.
– Только вместе с тобой.
– Ты прямо сейчас узнаешь, так ты будешь готов…
– К смерти, как и к любви, нельзя подготовиться.
К их столику подошел официант и принялся с нескончаемыми подробностями рассказывать о дежурных блюдах. Он говорил о филе трески под сливочным соусом с луком-пореем и сезонными травами так, словно это было самым важным на свете. Было похоже, что Габриэль подозвал официанта, только чтобы услышать, как тот подробно описывает яйца всмятку со вкусом карамели. Когда он упомянул о тушеной моркови, Габриэль спросил:
– Зачем же вы тушите морковь? Она намного красивее, когда дышит!
– И женщина тоже, – добавила Камилла, вскочила и убежала.
Габриэль не стал ее удерживать, поскольку знал, что этим вечером боль ее слишком велика. Но он знал, что Камилла ведет напрасную борьбу. Ведь, несмотря на все баррикады, любовь по-прежнему была для нее определяющей идеей. Так что лучше уж просто любить.
Камилла прогулялась вдоль набережной против течения Сены. Этим вечером ей хотелось идти против течения своей жизни. Этим вечером она не подчинялась импульсу, который неудержимо подталкивал ее к концу.
Она оказалась на берегу у подножия Нотр-Дам де Пари в тот волшебный час, когда день начинает переходить в вечер. Стояла и наслаждалась сумерками – этой нерешительностью неба. На соборе зажглись огни – Нотр-Дам бодрствовал. Говорят, он был построен именно на этом месте потому, что земля под ним является мощной энергетической точкой. Нулевой точкой. Да, начать с нуля. Чтобы каждую секунду все начиналось сначала. Теперь ей оставалось жить не несколько месяцев, но тысячи и тысячи минут, которые сложатся в жизнь.
Мимо проплывала баржа, освещая летающих чаек, которые были похожи на пятнышки света в темноте. Возвращаясь домой, Камилла шла медленно, чтобы полюбоваться каждым карнизом, каждой резной деревянной дверью, каждым уличным фонарем, каждым баром, каждым рестораном – местами сопротивления страданию.
Проводив няню, она, как обычно, вошла в комнату Перлы, чтобы поправить ей одеяло. Для нее было радостью проявить заботу к малышке, ощутить исходящий от нее во время сна запах, почувствовать ее чуть влажное дыхание, видеть такую доверчивую беззащитность, погладить ее волосы, расправить их на подушке – жест совершенно бесполезный, но такой важный, поскольку он продиктован любовью матери к дочери.
– Я так ярко проживу оставшуюся часть жизни, что смерть забудет обо мне, – прошептала она на ухо уснувшей Перле.