– До выяснения обстоятельств покидать лагерь кому бы то ни было запрещается! – резюмировал товарищ. – Все личные вещи должны быть предъявлены к досмотру.
Письма не нашли. Куда оно могло исчезнуть, Иван Алексеевич не знал, лишь порадовался – Оленька теперь в безопасности.
Дуся
Почему он разглядывает меня так пристально? Бабушка бы сказала «непристойно пристально» или еще «недозволительно». И руку держит не больно, но сдавил, и смотрит, смотрит. А мне все неуютнее и неуютнее. Все страньше и страньше. И потому говорю очередную глупость:
– Толстый Пта не любит одиночества.
Господи-ты-боже-мой, до чего стыдно! Он теперь будет думать, что я – сумасшедшая.
– А кто ж его любит? – ответил Яков Павлович и руку выпустил.
Какое у него имя замечательное – Яков Павлович. Павлович Яков.
– Что?
– Нет-нет, ничего.
Совершенно ничего, так, глупые мечты старой девы. Наваждение медленно отступало, человек, только что показавшийся вдруг особенным, начал отдаляться, становясь похожим на всех других людей – жестоких, язвительных и склочных. Хмурых. И при взгляде на меня хмурящихся еще больше. Ему, наверное, рассказали, что я толстая и некрасивая, что я имела самые веские мотивы убить Гарика, что получила самую большую выгоду от его смерти.
– Дусенька, – приторно-сладкий голосок Ильве вывел из задумчивости. – Дусенька, мы посчитали нужным нанять Якова Павловича, чтобы он помог нам всем разобраться в происходящем.
Неловкое пожатие плеча, какое-то виноватое, взгляд в сторону, поза вполоборота. У него красивый профиль, с тяжелым подбородком и крупным носом. Лоб высокий, бабушка утверждала, что это свидетельствует об уме, но, наверное, ошибалась. У бабушки были устаревшие представления о мире – это уже Гариково мнение.
Странно, нет больше ни бабушки, ни Гарика, зато есть человек, который будет доказывать мою вину, и этот человек мне симпатичен. Вот ведь глупость… и пошлость. Палач и жертва, сюжет любовного романа, в финале которого героиню ждет счастье.
Это вряд ли. Пока меня ждет лишь Толстый Пта. И Виктор. Еще одно странное знакомство на сегодняшний день.
Виктора я, по Никиному выражению, «подцепила» у банка.
Бессонная ночь, привычные отеки под глазами, ледяные ступни, которые пришлось растирать камфорной мазью, а потом долго смывать с рук навязчивый запах. Завтрак, когда есть ну совершенно не хочется. Запылившаяся в дальнем углу гаража «Волга» и Гариков «Нисан Патрол», оставшийся в гордом одиночестве.
Потом был вежливый Аким Андреевич, долго и нудно уговаривавший не трогать статую. Он твердил о безопасности, о том, что хранить подобную вещь в доме – безумие. Он даже ювелира предлагал, который в кратчайшие сроки изваял бы мне точную копию.
Я отказалась. В копии не будет души, с копией я не смогу говорить, как когда-то в детстве, жаловаться на обиды, рассказывать о достижениях, которые родителям казались крохотными и недостойными внимания (и вообще хвастаться неприлично); копия не будет сочувствовать и дарить волшебные сны, где жизнь – почти полное отражение настоящей, только много-много лучше.
Акиму Андреевичу я ничего не объясняла, просто настояла на своем. Он согласился, проводил в подвал – сухой, чистый, пахнущий озоном и освежителем воздуха, и удалился.
Там, в подвале, я сказала Толстому Пта:
– Здравствуй.
А он нахмурился и не ответил. Он был обижен за то, что я когда-то бросила его, пусть и не по своей вине. Но мы помиримся. Это я ему тоже сказала. И бережно завернула в сухой ломкий бархат, а потом – в ломкую же, отливающую глянцем упаковочную бумагу.
Из банка я выходила почти счастливой и даже улыбнулась охраннику, любезно приоткрывшему передо мной дверь. За ней-то меня Виктор и поджидал.
– Позвольте, помогу? – Молодой человек бросился наперерез и выхватил из рук пакет. – Женщины не должны таскать тяжести!
У него обаятельная улыбка, прямой, искренний взгляд, родинка на крыле носа, ямочка на подбородке, светлые вихры. В общем, подозрительный тип. Точнее, подозрительно, что подошел ко мне: такие ангелоподобные мальчики, как правило, не замечают толстых и некрасивых тетенек.
– Вам куда донести? До машины? Меня Виктором зовут. А вас?
– Дуся.
Ладная фигура, дорогие шмотки, часы на запястье не из дешевых. Чего ему от меня надо?
– Дуся? Интересное имя. Нет, честно, интересное. Викторов много, а Дуся – одна. Представьте себе, я вам завидую.
Не представляю. Идиотская ситуация, и я совершенно не представляю, как поступить. Нагрубить? Пусть убирается прочь? Но он пока не сделал ничего дурного.
– Так которая из машин ваша? Чувствую, это тоже будет что-то особенное.
Действительно, особенное: в окружении новеньких или не очень новеньких, но ухоженных, отполированных до блеска, сияющих лаком и хромом иномарок папина «Волга» смотрелась чуждо.
– Ух ты, – Виктор бережно провел рукой по капоту. – Настоящая? И на ходу? Нет, честно, на ходу?
– Да.
Его восхищение было приятно, я пыталась убедить себя, что веры этому типу никакой, непонятно, откуда он появился, такой красивый и предупредительный. Альфонс? Любовь в обмен на деньги? И банк как способ познакомиться. Спросить в лоб?
Вместо этого я открыла багажник.
– Вы мне не доверяете, – сказал Виктор, укладывая пакет между ящиком с книгами и пустыми канистрами для воды. Никак не довезу до дачи, а выкинуть рука не подымается. И не поднимется, хотя теперь, наверное, на дачу я попаду не скоро.
– Вы считаете, что я караулил вас, чтобы познакомиться? Знаете, так оно и есть.
– Неужели?
– Действительно. – Он захлопнул крышку и, достав из кармана платок, вытер руки. – Действительно, ситуация глупейшая, но мне хотелось составить о вас непредвзятое впечатление, ну и, конечно, чтобы у вас такое же сложилось обо мне.
Чуть виноватая улыбка, чуть виноватый взгляд, легкий наклон – он все осознает и дает честное слово больше так не делать – Виктор знает, что обаятелен, и вовсю этим пользуется.
– Понимаете, Дуся, – доверчивое прикосновение к руке, от которого меня буквально парализует. Пальцы жесткие, сухие, шершавые. А у меня ладони вспотели, жарко. Сентябрь, а жарко. Вот ведь странность. – Понимаете, Дуся, – повторяет он, глядя в глаза. – Так уж получилось, что наши с вами интересы в некоторой степени пересеклись, точнее, ваши интересы затронули интересы моей хорошей знакомой, школьной подруги, и ее это ужасно расстроило.
– И кто из них – ваша подруга?
– Лизонька. Бедная Лиза… она переживает.
– Сочувствую.
– Не стоит. Нельзя быть хорошим для всех. Признаться, поначалу у меня были мысли не совсем хорошие… но, познакомившись с вами, я понял, что Лизонька несколько преувеличила.
– Что преувеличила?
Я не без сожаления стряхнула его пальцы со своей руки. А руку в карман спрятала, так, чтобы побороть искушение коснуться вновь. Я старая и некрасивая, а он, стервец этакий, просто голову дурит.
– Все. Абсолютно все. Вы обманули мои ожидания, милая Дуся.
Милой меня не называл даже Гарик.
– И я буду настаивать, чтобы в качестве компенсации вы меня подвезли. Лизонька не упоминала? Нет? Она просила меня побыть рядом, она очень нежная, ей нужна поддержка, вот я и… заодно знакомство продолжим, если вы не против.
Наверное, против, но вместо этого я ответила новому знакомому:
– Садитесь. Подвезу. А знакомство… будет желание, продолжим.
Алла
– Ну что, продолжим беседу? – спросил Яков Павлович, отступая от Дуси. Бог ты мой, как он на нее глядел пару минут назад! Не к добру это, ох не к добру. Но, честное слово, еще немного, и я поверю, что этот золотой божок и вправду способен творить чудеса. Игорь над ним трясся. И меня трясет, как вспомню тот скандал, который он мне закатил. Подумаешь, предложила продать. Ну так и давали прилично… хотя сейчас он в разы больше потянет. Миллион? Два? Три? Тринадцатый век, золото, скифы… или не скифы? Никогда не могла запомнить, но главное, что экспертное заключение имеется. Нет, прав был Игорек, что тогда не продал. И в корне не прав, что Дуське оставил.