— Егор Павлович, — спросил как бы ненароком Костя, — что вы купили в подарок жене?
— Я-то? Хе-хе… портсигар-зажигалку…
— Что, что?! Мария Фёдоровна разве курит?
— Нет, конечно, просто у нас договор такой, чтоб не ошибиться… Она мне к Дню Советской Армии термобигуди подарила!
— Ясно, — сказал Костя и пошёл искать главбуха. — Пётр Петрович, вы что жене на Восьмое марта подарить хотите?
Пётр Петрович огляделся по сторонам и шепнул начальнику на ухо:
— Достал импортный подарочек: чулки французские «сеточка» и этот… как его… ну с бретельками… польский!
Костя представил, как дарит Дашеньке «этот… с бретельками» и зарделся, словно красна девица. Вмешался в разговор помзамглавбуха Фёдор Иванович:
— А я так своей коньяк «Шан те флю» купил! Да-а-авно мечтал попробовать!
— А мне, — дрожащим голосом признался Николай Глебыч, — моя Анастасия Кекиморовна приказала путёвку за границу подарить, а финансов не хватает… Может?..
Костя пообещал Глебычу завтра дать взаймы денег и пошёл к себе в кабинет. Он сидел, слушал грохот «Башкирии», мучительно думал и — эврика! Нашёл!!
Он побежал к начальнику треста…
Придя накануне праздника на работу, Дашенька увидела, что машинка «Башкирия» исчезла, а на её месте стоит новенькая электрическая «Оптима», и в каретке белеет листок. Конечно же, это признание в любви! Дашенька схватила листок:
«Поздравляю Вас с праздником! Желаю на “Оптиме” делать меньше ошибок!»
Костя, затаив дыхание, прислушивался, и вдруг сквозь двери донеслись всхлипывания. Он выскочил в приёмную.
Дашенька повернула к нему заплаканные голубые глазки и отчаянно крикнула:
— А я буду! Буду!! Буду!!! Делать ошибки! Обязательно буду! Назло вам буду!
— Я люблю вас, Дашенька! — несколько невпопад брякнул Костя.
И вот тут случилось то, над чем стоит задуматься учёным: слёзы у Дашеньки моментально высохли.
— Правда? — тихо прошептала она…
В понедельник 8-е Марта Дашенька и Костя будут отмечать вместе — это мы вам гарантируем.
Вот так кончается любовь...
Его имя — Дормидонт. Друзья для удобства зовут его Дориком, а иногда, смотря по настроению, меняют «о», на «у», что звучит не очень-то… Но это неважно.
Важно то, что однажды студент Дормидонт стоял в очереди за деликатесом в пряностях, именуемой килькой, и высчитывал, сколько её купить, чтобы хватило до стипендии.
— Кто крайний? — послышалось сзади.
Дорик обернулся и увидел — Барбару Брыльску!
— Он… то есть мы… вернее, я… — вразумительно ответил Дормидонт и потерял себя, а может, сознание.
Короче, что-то потерял, хотя и оставался на ногах. Он недавно смотрел «Анатомию любви», и Барбара Брыльска стала часто сниться ему по ночам. Почему — наверное, объяснять не нужно.
Когда подошла его очередь, Дормидонт сказал:
— Мне триста граммов «пошехонского» сыра, полкило «краковской» колбасы и…
Тут он очнулся, потому что в кармане лежало всего 4 рубля 29 копеек в мелких купюрах. Расплатиться, к счастью, хватило, и Дорик выполз (не в прямом, конечно, смысле) на улицу.
Свежий мартовский ветер охладил его голову, и он здраво подумал:
«Во-первых, что делает Барбара в нашем Крюшонске? Во-вторых, почему она говорит по-русски? И, в-третьих, Брыльска она или не Брыльска, а я должен с ней познакомиться. Вперёд!»
Только он принял это геройское решение, как она вышла из магазина. Должен признаться, Дормидонт был довольно-таки решительным человеком — он бросился к ней, схватился за сумку (большая, хозяйственная) и предложил:
— Разрешите вам помочь?
Она нахмурилась, надменно вздёрнула бровки, но, посмотрев в детски невинные серые глазищи Дорика, сказала:
— Пожалуйста, только мне далеко.
— Это замечательно! — чересчур восторженно крикнул Дорик и, положив свой «пошехонский» и свою «краковскую» в её сумку, устремился вперёд.
О чем они говорили, подслушать было невозможно, и как Дормидонт ей представился — тоже неизвестно. Но она почему-то называла его Эдуардом, а он один раз обратился к ней громко:
— Надя!
Надежда жила в большом доме на шестом этаже, в 23-й квартире. У дверей она остановилась и смущённо сказала:
— Вы, Эдуард, извините, у меня такая маменька строгая, прямо ужас…
Дормидонт намёк понял и, распрощавшись, полетел на крыльях любви к себе в общежитие.
Только на следующий день до Дурика (ну как его ещё назвать?) дошло, что он не назначил Наде свидание. День он не ел. На второй не ел и не пил. (Сыр и колбаса висели за окном в авоське.). А на третий не выдержал и пошёл…
Дормидонт стоял на площадке перед 23-й квартирой и взвешивал все «за» и «против»: позвонить — не позвонить? Она выйдет или «маменька»? Внизу хлопнула дверь подъезда, и кто-то стал подниматься по лестнице.
«Только этот человек пройдёт, и я позвоню», — решил Дорик.