Показался парнишка с гаечными ключами в руках и шахтёрским фонарём через плечо, вероятно, сантехник. Дормидонта осенила блестящая идея: а что если?..
— Слушай, — остановил он паренька, — ты в какую квартиру идёшь?
— В двадцать седьмую, — ответил тот.
— Парень, — Дорик сделал страшное лицо, — дай на пять минут твоё снаряжение, во как надо!
— Так… я это… — замялся было сантехник, но Дормидонт уже ласково снимал с его плеча фонарь.
План был гениально прост: если откроет Надя, то дальнейшее ясно, а если кто из родителей, то Дормидонт извинится и вся недолга…
Вскоре после звонка в двери загремел ключ. Дорик прикрыл шарфиком галстук. Ярко накрашенная дородная женщина в халате удивлённо смотрела на него.
— Сантехника не вызывали? — скороговоркой промямлил Дорик и приготовился ретироваться.
Каков же был его ужас, когда женщина за рукав решительно втащила его в квартиру и плотно прикрыла дверь.
— Давно уж вызываем, да без толку! Из батареи капает месяц целый!
Дормидонт покорно поплёлся вслед за женщиной, не надеясь на спасение. Она втолкнула его в комнату, где на стене висел портрет Нади, и торжествующе указала:
— Вот!
В том месте, где труба входит в радиатор (или наоборот — выходит?), сочилась вода и звонко шлёпалась в стеклянную банку. Дорик с глубокомысленным видом потрогал гайку и… обжёг руку. Самое неприятное во всей этой истории было то, что Надина «маменька» стояла у него за спиной, ожидая решительных действий.
«Где же Надя-то?» — с тоской подумал Дормидонт и осветил гайку фонарём. Несколько минут он освещал радиатор, гайку, трубу (в окно лились потоки солнца), мучительно придумывая, что предпринять.
«Если логически мыслить, то раз течёт между гайкой и батареей, значит ослабла гайка…»
Дормидонт приладил ключ и сдвинул гайку с места… Ему показалось, что лопнула труба — кипяток свистя, хрипя и шипя вырвался из темницы и устремился на Дурика, «маменьку» и на мебель.
Дормидонт смело бросился… к двери. Заперта! Франко-канадо-английский замок никак не хотел открываться! Дорик приладил газовый ключ — хрясь! — и выскочил на площадку.
— Трубу разорвало!!!
Парнишка с секунду разглядывал его поглупевшую физиономию, выхватил инструмент, бросился в квартиру, через мгновение выскочил и побежал вниз.
«Хана! — подумал Дормидонт. — Если этот убежал, то что мне остаётся?»
Но он сдержался, набрал полную грудь воздуха и шагнул за двери. Сейчас телом ляжет на радиатор, пусть ошпарится, умрёт, но зато никто больше не пострадает! Где-то в глубине квартиры голосила «маменька» («Не застраховано!», — разобрал Дормидонт).
Вода в комнате покрывала уже весь пол, из-за пара в двух шагах ничего не было видно.
И вдруг шипение прекратилось!
«Неужели вода кончилась?» — подумал Дорик, но тут вошёл сантехник.
— Эх ты… хохма! — бросил он в его сторону и стал копаться в радиаторе.
Дормидонт малодушно смолчал и бочком начал пробираться к двери. Самое страшным было сейчас — встретиться с «маменькой».
Он открыл дверь подъезда и увидел Надю. Она прощалась с парнем. Дурик захлопнул дверь, юркнул в подвал и, мокрый, просидел там час тридцать семь минут, пока Надя не зашла в дом.
В общежитии, в своей комнате, окоченевший Дормидонт нарезал «пошехонского» сыру, «краковской» колбасы и закатил пир.
— А всё же, как она походит на Барбару Брыльску! — проговорил он вслух и немного погодя подумал:
«Надо где-то рубль до стипендии перехватить — на кильку…»
Любовь и... тефтели
В субботу Коля Сыроежкин вдруг начал ссориться со своей Наташенькой. Это была уже четвёртая размолвка за неполные три месяца совместной жизни. Да, собственно, начала-то опять Наташа:
— Ты почему это вчера с Любкой разговаривал, а?
— С какой Любкой, что ты, милая?!
— Думаешь, не знаю, всё шито-крыто будет! А с Танькой позавчера поздоровался? Поздоровался! Я молчу, молчу, да терпеть сил уже не-е-ет! — перешла жёнушка на фальцет.
— Да прекрати глупости говорить, Наталья! — вскричал Коля, но её остановить было уже невозможно.
«Эх, зачем я женился?» — огорчённо подумал муж уже четвёртый раз за неполных три месяца. Да, благо, человек он спокойный, решил переждать тайфун и замолчал.
Но в этот раз финал семейной сцены был трагическим. Только Коля хотел шуткой успокоить супругу, дескать, давай, Наточка, после обеда продолжим, как прекрасная половина семьи заявила:
— На обед не рассчитывай! Иди к своим Любам, Таням, Маням и там питайся! Я тебе не жена теперь!
Что и говорить, это был удар в солнечное сплетение. Николай даже опешил оттого, что его Наташенька может быть такой жестокой. Как-то втрое, вчетверо стало голоднее в груди, то бишь, — в животе. Может, шутит? Супруг неуверенно заискивающе улыбнулся, но жена уже снимала кастрюлю с плиты, в которой должен был сотвориться домашний борщ. Николай молча надел пиджак, совсем-совсем молча пошёл к двери и, ни слова не сказав, вышел.