– Хватит! Не надо меня жалеть! Себя пожалей! Бросит тебя твой хороший человек и офицер, и пойдешь вместе со мной улицу утюжить! Порченых замуж не зовут, уж я-то знаю! Так что вот тебе совет – жени его на себе непременно. Или ребенка ему сделай – не женится, так хоть денег будет давать на чадушко свое.
Зина снова ойкнула, непроизвольно схватившись за живот, как бы защищаясь от злых Катерининых слов.
– Не ойкай, а слушай лучше, что тебе люди говорят. А меня не суди. И не жалей. Бог даст, свидимся еще!
Катя бросила на стол деньги и не очень твердой походкой направилась к буфету. Облокотившись о стойку, протянула руку с мундштуком к уже довольно нетрезвому представителю богемы, выпустила тому в лицо струйку дыма и хрипло рассмеялась. Молодой человек совсем не возмутился, а, напротив, решительно обнял дерзкую красотку за талию, притянул к себе и что-то начал нашептывать ей прямо в ухо, почти касаясь кожи аккуратными черными усиками. Катя снова откинула голову, смеясь, шлепнула кавалера легонько по лбу, нахлобучила на его густую черную гриву лежащую тут же на стойке шляпу и что-то шепнула ему в ответ. Минуту спустя они вышли из заведения. Проходя мимо столика, за которым она только что сидела, Катя даже не посмотрела в сторону ошеломленной подруги. Тренькнул дверной колокольчик, пара вышла на Невский, села в экипаж, и спустя мгновение он скрылся за поворотом. Но она еще долго сидела, теребя в руках мокрый платок и продолжая смотреть сквозь стеклянные двери на то место, где совсем недавно яркий свет летнего дня обнимал тонкий девичий силуэт.
Глава 6. Гатчинский след
Константин Павлович раздраженно размял в пепельнице папиросу и запустил руку в волосы, разрушив так тщательно наводимый час назад перед зеркалом пробор. На столе лежала раскрытая папка с допросами числящихся за Рождественской частью «желтобилетниц». Ничего примечательного в этих исписанных листках не содержалось, они были уже многократно перечитаны, и Маршал лишь надеялся таким образом отвлечься от мыслей о вчерашнем фиаско в «Дононе». Но сквозь чернильные строки то и дело проступали задумчивые и грустные глаза Зины.
Константин Павлович встал, снова закурил, отворил окно. Удивляться тому, что Зина не пришла вечером, было бы глупо. Ясно, что он ее обидел. Но и проснувшись, Маршал обнаружил, что он в квартире один. Завтракать было нечем, и на службу Константин Павлович прибыл почти на час раньше обыкновенного. И вот теперь от курения натощак во рту была неприятная горечь, а воображение с готовностью нарисовало образ высокого молодого брюнета, так некстати вчера помешавшего им закончить объяснения.
Тряхнув головой, отгоняя неприятные мысли, он вернулся к столу, взял лежащий отдельно от основной стопки листок с перечнем девиц. Красным карандашом были отчеркнуты те, коих допросить не удалось ввиду их отсутствия в столице. Таких было всего две: Анастасия Карлова и Ольга Берштейн, и обе были объявлены в розыск. По словам «коллег», за несколько недель до убийства Блюментрост обе собирались домой – Карлова в Гатчину, а Берштейн на Псковщину. Опять же из показаний следовало, что должны бы они уже и вернуться. Запросы по адресам были отправлены как раз накануне праздника, а вчерашний день Константин Павлович пропустил.
Потушив очередной окурок, он снял со спинки стула пиджак. Телеграфист сидел на первом этаже. Проходя мимо кабинета Филиппова, Константин Павлович на всякий случай подергал ручку. Заперто. Закрыт оказался и кабинет с телеграфным аппаратом, пришлось идти за дежурным.
Зато открыв папку с вечерними сообщениями, Маршал моментально забыл и о высоком брюнете, и о бурчащем животе – на оба запроса были получены ответы. Обеих барышень нашли, обеих опросили. Телеграмма из Псковской губернии была короткой и лаконичной: Берштейн обнаружена, по интересующему столичный сыск делу показать ничего не может. А вот Гатчина докладывала весьма интригующе: «Прост. А. Карлова задержана. Напугана. Имеет сведения, представляющие интерес».
– Есть что-то, стоящее внимания? – Маршал от неожиданности вздрогнул. На пороге стоял Филиппов. – Я вчера после обеда опять в высокие кабинеты ездил, не видел вечерней корреспонденции, – пояснил Владимир Гаврилович.
Константин Павлович молча протянул листок с гатчинской телеграммой. Филиппов прищурился, вчитываясь.
– Что ж, – поднял он глаза на помощника. – Вызывайте мотор, едем успокаивать госпожу Карлову. А я предупрежу коллег о нашем визите.
Дорога до Гатчинского полицейского управления прошла в тишине, если можно назвать тишиной почти двухчасовой клекот двигателя. Константин Павлович не был расположен к беседе, а Владимир Гаврилович научился чувствовать настроение своего товарища и с расспросами не приставал.