Последняя ночевка перед штурмом была очень тяжелой. Надо что-то есть, но на семи километрах над уровнем моря есть ничего не хочется. Даже то, что на шести километрах «срубили» бы в момент – не идет. Кроме сала. Сало «шло» за милую душу! Может быть потому, что оно чужое – друзья-одесситы «откинули». А так – только пить, пить и пить. Спать очень трудно: нос заложен, губы растрескались, воспалены, только задремлешь, – они слипаются, и просыпаешься в кошмаре от удушья. А еще говорят, что на высоте возникает какое-то особое прерывистое дыхание Стокса, может, это оно и было? Но миновала ночь, и мы вышли с первыми лучами солнца. Идем по «пробитой» в насте тропе. Почти каждый – своим темпом. Пока можно не связываться, но наши горные туристы идут в связках. Я не препятствую – им виднее, но сам ни к кому не пристегиваюсь. Командир – я, значит, «своя рука – владыка!»... Наверное, на парней так подействовало пришедшее вечером сообщение: почти из-под самой вершины на нашу сторону «упорхнула» связка – один живой, второй разбился. Разбился наш, ленинградец... Вроде, его случайно на гребне подтолкнул кто-то из иностранцев. А он заскользил по склону и не сразу стал «зарубаться». Ну а когда набрал скорость, – было поздно... Обычная история. Когда появился в продаже коландированный капрон и прочая синтетика, все мы стали себе шить из этих материалов и анораки, и брюки. Ткань легкая, красивая, ветронепродуваемая. Казалось, то, что надо! А потом выяснилось – уж очень она гладкая: чуть поскользнешься на фирне или на льду, – на крутом склоне скорость набираешь мгновенно. А реакция на высоте замедленная, пока сообразишь, пока перевернешься на живот, скорость уже такая, что ледоруб из рук выбивает... Так, похоже, и здесь вышло.
Медленно переступая со ступеньки на ступеньку, вышли на предвершинный гребень. Налево по льду – даже смотреть страшно: отвес – не отвес, но ледовый крутяк, кажется, градусов под 80 и километра полтора по протяженности. Справа тоже склон, но более или менее человеческий. Между ними расстояние – меньше метра. И боковой ветер. Конечно, надо бы привязаться к какой-нибудь связке, но так не хочется... Придержался в одном месте за веревку – и вышел на вершину!
Пик Коммунизма наверху – как перевернутое блюдце, а посередине – скальный выход метров пять в высоту. Скалы разрушенные, и в камнях – тур с запиской. И какое-то металлическое блюдо с литой надписью «ДРУЖБА НАРОДОВ». Все фотографируются, как сумасшедшие, хотя среди профилей окрестных вершин – ни одного знакомого. Просто тоска! Ни тебе родного Эльбруса, ни тебе Ужбы. Положил в карман горсть черных камешков с вершины для подарков внизу и скомандовал: «Валим все вниз!» Чтобы не мешать тем, кто еще идет наверх, пошли другой, нижней тропой. Возле нее лежало тело погибшего, все перебинтованное какой-то блестящей лентой, готовое к транспортировке вниз. Парень, видимо, сначала разбился на скалах, а потом замерз, потому что одну руку его так и не удалось разогнуть, она, перевязанная, так и торчала перпендикулярно к туловищу. К своим палаткам вышли, когда уже совсем стало смеркаться.
Все движения замедленные, даже мысли какие-то вязкие. Снять «кошки» на холодном ветру, перед тем, как нырнуть в палатку, – проблема. Расстегнуть на груди карабин - другая. Стащить с себя обвязку – третья. А надо еще разводить примус, топить воду из снега: не попьешь на такой высоте, – завтра не будет сил даже двигаться... Поимели на пути вниз еще две ночевки. С каждым шагом, с каждым потерянным метром высоты силы наши вроде бы восстанавливались. И только на последнем подъеме от ледника на саму поляну Сулоева – ноги не хотели идти. Они как бы говорили: «Ты что, парень, с ума сошел? Зачем вверх-то? Зачем, скажи на милость?!»
Фред Туник и Юра Юшин встречали нас у самой кромки поляны. Стаскивали рюкзаки, тащили их к нашим палаткам, а нам было все равно. Ни на радость, ни на торжество сил уже не было. Только на улыбку. И взять кружку чая. И стащить с себя все это мокрое, надоевшее, переодеться в сухое, добраться до спальника и – спать!.. Спать. Спать. И Бог с ним, с этим Коммунизмом. Он у нас уже позади!
А потом было лишь три значительных события, достойных упоминания. Когда вертолет забросил нас обратно в Джиргиталь, у Алика Гутмана, моего многолетнего напарника по связке, в этом году ходившего на Коммунизм в команде «Труда», случился День рождения. Столом для яств служили ворота, снятые с одного из ангаров. Вино текло рекой. В конце был устроен фейерверк из сэкономленных на горе ракет. Минут через десять на пыльном «газоне» примчались перепуганные «погранцы»: «Кто палил ракетами в погранзоне без нашего ведома?!» Мы дали им по стакану водки. Они сразу «врубились» в ситуацию. День рождения, все-таки! Прошло еще десять минут, и после второго стакана они уже сами палили ракетами в бархатно-черное свое азиатское небо...
Второй достойный внимания факт состоял в том, что мои горные туристы-спартаковцы так торопились послать в Ленинград контейнер с экспедиционным грузом, что впопыхах отправили «малой скоростью» и мой личный рюкзак со всеми «цивильными» шмотками, в результате чего я ходил по августовскому Душанбе в том, в чем был на горе – в ковбойке, пуховке, штурмовых брюках, триконях. Даже седобородые аксакалы в своих ватных халатах и чувяках с уважением смотрели мне вслед...
Ну, а третий факт общеизвестен – коммунизм мы так и не построили.
Но я там все-таки успел побывать! И свято храню в сердце: память о моих друзьях. Юра Юшин, мы помним тебя! Фред, я всегда рад тебя видеть!
АВТОР – БИОГРАФИЯ
Родился я, как сейчас помню, 9 ноября...
Несколько позднее мне стало известно, что этот день все прогрессивное человечество уже давно отмечает как День Рождения великого русского писателя И.С.Тургенева. Еще позднее 9 ноября вошло в мировую историю как День Падения Берлинской Стены.
Кроме того, 9 Ноября 1893 года, как известно, хоронили П.И.Чайковского. А 9 Ноября 1994 года, как гласит летопись, памятник императору Александру III был перенесен со двора тесного музея во двор Мраморного Дворца, на то место, где ранее был броневик Ленина.
А вот в 1934 году, кроме моего появления на свет, ничего значительного просто не произошло.
Помню, матушка моя, Антонина Васильевна, в девичестве Белобородова, признавалась, что 7 Ноября в день 17-ой Годовщины Великого Октября она еще весело отплясывала где-то в гостях, было дело...
Хорошо ли это для новорожденного? Не думаю.
Скорее можно сказать, что легкомыслие я всосал прямо с молоком матери и даже немного ранее, а саму Октябрьскую Революцию всегда недолюбливал. Вследствие чего был потом исключен из Ленинского Комсомола с формулировкой «За аполитичное поведение», и имел еще множество всяких неприятностей...
Свои первые стихи я написал в 8 лет. В эвакуации. В деревне Земцы, – это возле Кртельнича.
Шла война. Зима 1942 – 1943 годов. Но уже тогда я прозорливо разглядел нашу окончательную победу над фашистами...
Там, где снаряды рвутся,
Там, где пули свистят,
Наша Красная Армия
Гонит немцев НА ЗАД...
Именно так значится в сохранившейся у меня рукописи, именно раздельно, «НА ЗАД», и все тут... И это, смею думать, не грамматическая ошибка, а стремление к изысканности формы, более характерное, впрочем, для иероглифического, скажем, китайского письма...
Во всяком случае, слова – «это не сочинения, а какая-то китайская грамота», я потом в школе слышал неоднократно....
Не уверен, правда, знают ли обо мне в Китае...
Далее в моей жизни была пауза, лет до 22-х, когда я обходился исключительно прозой. Но вот однажды на лекции по химии в Политехническом институте я увидел написанные на парте две стихотворные строки, оказавшиеся есенинскими...