Выбрать главу

«Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок» – писал великий русский поэт...

«А будущее, много ль ждет нас счастья ветреных улыбок?» – добавил я, и потом начал писать дальше, чем занимаюсь и по сей день, то есть уже лет 35 подряд...

Очень рано мои стихи получили крен в юмористику...

Макушка философа – голая вовсе, Вокруг же поясом – густые волосы, Служит философ на благо народа, Противников разбивая начисто, Нося на голове результат перехода Количества – в качество...

– писал я в те далекие годы. Или -

С утра у прилавка – крики и давка. Бушует недаром толпа у прилавка, Работают ловко спиной и плечом, В эти минуты забыв обо всем. Здесь каждый, видно, понял отлично, Что сознанье – оно вторично, А первична, – не спорит никто, МАТЕРИЯ – если она на пальто!

И даже лирические стихи выходили из-под моего пера с претензией на улыбку...

Тяжелую я нарисую картину. И выхода тут, как мне кажется, нет, Взрослый, 19-тилетний мужчина Влюбился в девчонку 17-ти лет! Мир не видал своенравней особы: «Хочу в театр!», «Не люблю компот!», «Давай я тебя вываляю в сугробе?», А через миг, – все наоборот... Сегодня пришел, – убежала, не знаем... Один я стою у закрывшейся двери... Мир, – он, наверное, познаваем, А вот женщина, – не уверен...

Довольно скоро мои стихи были впервые опубликованы в институтской газете «Политехник», они имели проправительственную окраску и были посвящены роковым для меня датам – начала ноября, начала новой эпохи…

Дворцовой площади простор с вечерней синевой. Давай сегодня по душам поговорим с тобой...

Но настоящего разговора с пролетарской святыней тогда не получилось, и меня выгнали из института, с 4-го курса, после чего я уехал в геологическую экспедиции в Казахстан, в пустыню Бет-пак-дала, к скорпионам и тарантулам...

Есть забава теперь у меня, Я по-своему время считаю: Каждый день теперь совершаю Я обряд погребения дня. Так прошло уже много дней. Пылью, ветром, зноем богаты Похороненные солдаты Заблудившейся жизни моей... - писал я тогда в изгнании...

А вернувшись в Ленинград, опять припал к живой воде юмористики...

Помнится, я написал целую поэму о своих злоключениях, при этом набрался смелости и публично исполнил ее в огромном зале Политеха. Человек я уже тогда в студенческих кругах был популярный, и успех был большой. Поэма начиналась так:

С тех пор как я из института Был изгнан волей высших сил, Я сердце трауром окутал И долго яростно грустил. «Печальный дух мой, дух изгнанья» Витал над грешною землей И каждый вечер на свиданье Летал в Сосновку, – как домой...

Далее я описывал ночной вечер, на который сошлись-съехались все герои литературных и драматических произведений, многим из которых я давал весьма рискованные в те годы характеристики...

Вот пронеслась голубая дымка... Это – «Человек-невидимка»! Все говорят, – это тот пошел, Кому на Руси жить хорошо!

А потом там был доклад товарища Остапа Бендера, – как мне удалось переиздаться, и многое другое, звучавшее в те времена достаточно остро... Но – «судьба Евгения хранила» – на этот раз, и все тогда обошлось без КГБ. КГБ было потом... Их, сотрудников, тоже можно было понять... Я умудрялся в широкой компании, за столом исполнять такие строчки:

В районном ОВИРЕ я сутки стою, Очередь медленно движется, Сдают – паспорта, и я сдаю Мою краснокожую книжицу! С каким наслажденьем жандармской кастой Я был бы исхлестан и распят За то, что бросаю я им молоткастый, Серпастый советский паспорт! И я достаю из широких штанин Свою выездную визу. Читайте, завидуйте, я не гражданин Советского Союза!

Конечно, эго был блеф, игра ума, желание подергать «тигра за усы», никуд а я уезжать никогда и не собирался, с чего это я должен уезжать со своей родины? Я вам не нравлюсь, товарищи? Вы мне часто тоже. Может быть, вам лучше уехать? Так думал я тогда и почти также продолжаю думать сейчас...

Первые стихи, написанные в горах Кавказа, куда я попал, решив заняться альпинизмом, представляли собой определенный сплав ранее уже обозначившихся мотивов и назывались так: «Очень лирические стихи о том, как помочь милиции, комсомольской, профсоюзной и другим организациям в борьбе с растущей преступностью».

Небо зеленеет на востоке, И всплывают гор далеких цепи, Как стихов полузабытых строки, Что тревожат память на рассвете. Цветом небывалым, нежно алым Тронут снег, сиреневые тени Спрятались за розовые скалы, Валунам забрались на колени. Над седым встревоженным простором День встает в торжественном расцвете. Если б каждый мог увидеть горы, Не было б преступников на свете! Увы! События нашей жизни развеяли этот романтический миф... Наверное, устроил так Аллах, Иль Сатана подстроил все умело: Бандиты вырастают и в горах, И с этим ничего уж не поделать!

После изгнания из Вуза, я через четыре года вернулся в него, получил диплом, поступил на работу в Дом Научно-технической пропаганды на Невском проспекте, напротив Дворца Пионеров, и через полгода был оттуда... Нуда, конечно, вы уже догадались, правильно, – изгнан, за статью критического содержания, опубликованную в стенгазете и направленную на укрепление трудовой дисциплины в рабочее время, а также за отказ ходить на политучебу...

Когда человека отовсюду выгоняют, хотя, видит Бог, он не дурак, не пьяница, не хамло, то что он в итоге делает? Плачет? Черта с два! Он становится юмористом!

Без больших забот я покинул ряды технической, или, точнее говоря, электронно-технической интеллигенции, и влился в ряды интеллигенции творческой. Я окунулся в эстраду. Пришел первый успех. Какие-то деньги. Меня узнали в Москве и других городах страны. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Мне очень везло в те годы. Я шел в эстраду не за «длинным рублем». Эстрада тогда была делом государственным, у нас были семинары, учеба, творческие командировки – по всей стране. Моя первая поездка была в Тбилиси, в джаз-оркестр «Рэро», один из популярнейших тогда в стране, апрель в столице Грузии, где все в это время цветет и пахнет или ароматом миндаля, или шашлыком с коньяком – это уж непременно...

У меня в ту пору был прекрасный соавтор, Олег Левицкий, который меня очень многому научил. По профессии. Правда! оказалось! что я умел и хотел учиться. А потом была поездка с Шуровым и Рыкуниным по Южному берегу Крыма, а потом была программа в Кисловодске, а потом я стал ездить с джаз-оркестром Олега Лундстрема... Повторю, мне очень повезло. Я попал в хорошие руки. Моим самым первым исполнителем был легендарный уже тогда Петр Лукич Муравский. А затем я долгие годы работал с лучшим конферансье страны Олегом Милявским. Так что творческих проблем не было. Включая знакомство с А.Райкиным, а далее, позже, с Г.Хазановым, К.Новиковой, Е.Петросяном, с которым мы и ныне большие друзья. Меня называли уже «королем репризы», когда М.Жванецкий еще только начинал свой путь и ездил за А.Райкиным на свои деньги. И Миша об этом помнит, и видимо, желая сделать мне приятное, завидев меня, часто об этом говорит вслух. При мне начинал М.Задорнов, с которым мы и сейчас приятельствуем, в фильме, сценарий которого мы написали вместе с О.Волиным и который вышел на экраны в 1970 году. 12 наших песенок на разные голоса пела молодая Алла Пугачева. А потом мы с Л.Менакером, по его предложению, написали сценарий фильма «Завещание профессора Доуэля», фильм был снят, правда, не в Африке и не на Кубе, как нам поначалу обещали, а в Сухуми, но все равно это было прекрасно. Приехать в Сухуми в сентябре, в качестве сценариста, поселиться в отдельном номере с видом на все Черное море, это совсем неплохо...